Дорога на Стрельну (Повесть и рассказы)

"Яволь, яволь, ес гейт нихт!" - "Да, да, верно, это не годится!" растерянно качают головами плененные мною немцы. Кроме одного толстого фельдфебеля. Он не качает. Он лабазник, а остальные - рабочие и крестьяне. Все они, кроме фельдфебеля, давно терзаются сомнениями: справедлива ли война, в которой их заставляют участвовать? Они вообще давно перешли бы на сторону Красной Армии, если бы не он, не фельдфебель, а главное, если бы не страх, будто большевики расстреливают всех пленных. Теперь, поговорив со мною, хорошо подумав, они поняли, что..."

Налетел низкий воющий свист. Он мигом сдул все мои мысли. Я весь превратился в одно хотение - броситься на дно кювета, накрыть голову чемоданом, вжаться в землю. Я уже подогнул колени, уже взмахнул чемоданом... Но Шведов шел спокойно, пригнувшись не ниже, чем раньше, и я удержался на ногах.

Снаряд упал невдалеке, впереди. Осколки просвистели высоко над нашими головами. Несколько снарядов разорвалось где-то справа.

- Это не по нам? - спросил я как можно более равнодушным голосом.

- Как видишь, нет. По территории кидает. Возле дороги, чтобы не забывали.

По правде говоря, я немного струхнул от такого близкого разрыва, но тем не менее пошел дальше в боевом настроении. Очень все-таки бодрил пистолет. Без него, наверное, было бы страшно. А с пистолетом ничего. Подобное ощущение я испытывал еще в детстве.

По вечерам, бывало, становилось жутко при мысли, что вот сейчас придется идти из светлой комнаты через большую темную прихожую. Разве не мог там кто-нибудь затаиться за сундуком или дровяным ящиком? Например, разбойник или волк. Как только я дотягивался до выключателя, неизменно выяснялось, что никого в прихожей нет. Но в следующий раз опять было страшно. Иное дело, когда в моей руке был пистолет. Неважно, что он из дерева, самодельный, иногда еще шершавый, недоструганный. Я верил, что он настоящий, и этого было достаточно. Я спокойно проходил через всю прихожую, не зажигая света. В таких случаях мне даже хотелось, чтобы из-за сундука выскочил пират или дикий зверь...

Разумом я понимаю, что пистолет не боевое оружие, тем более в моих руках. И все равно я чувствую себя увереннее.

Довольно долго мы шли спокойно. Наибольшие неприятности мне пока доставлял чемодан. Добро бы еще шагать с ним по шоссе. Но идти по узкому, неровному, заросшему кустами кювету с такой ношей было мучительно. Я вспотел, устал, начал отставать и, наконец не выдержав, попросил Андрея сделать привал.

- Ну что ж, недолго можно и передохнуть, - согласился Шведов. Он уселся на край кювета и закурил.

Солнце припекало. Я снял тужурку, постелил ее возле кювета в высокой траве и раскинулся расслабленно, свободно. Хорошо! И то, что солнышко греет. И то, что небо синее, а облака белые, - все это хорошо. И то, что кругом зудят и верещат всевозможные букашки и жучки, тоже хорошо. И даже то, что мухи и всякие кусачие мошки садятся на лицо, на руки, кусают ноги через носки, - даже это хорошо. Потому что все так было и раньше, до войны. И небо, и облака, и кусачие мошки. Можно закрыть глаза и представить себе, хотя бы на минутку, что никакой войны и нет...

- Ты что, Саня, заснул, что ли?

- Нет, не сплю. Тишины немного выдалось. Послушать хочется.

- Ишь ты, чего захотел! Теперь тишины долго не будет.

- Андрей, а мы все-таки где находимся? В тылу или на передовой?

- Если скажу, что в тылу, тебе легче будет?

- Просто чтоб знать.

- Толком не поймешь, что и делается. На слух трудно разобраться. Только сдается мне, что бой идет не у железной дороги, не по параллели этому шоссе... Вот прислушайся: вроде бы тише стало, вроде бы бой позади остался...

Я вспомнил, что в начале нашего пути шум боя слева от нас слышался очень явственно. Теперь гул и в самом деле стал глуше.

- А что это значит, Андрей?

- Это значит, что немцы в данный момент рвутся не сюда, не к заливу, а наступают вдоль железной дороги. Прямиком к Ленинграду. Пока у них надежда есть с ходу пробиться в город, они все силы стянули туда, к Урицку. Так что мы с тобой сейчас как бы на фланге немецких войск.

Шведов погасил о подошву окурок и встал.

- Пошли, Саня. Засиделись мы с тобой.

Я поднялся, надел тужурку, подхватил чемодан, и мы зашагали.

Каждый раз, когда мы проходили мимо пустого трамвая, я с любопытством его оглядывал в надежде найти что-нибудь знакомое, подтверждающее, что именно в этом самом вагоне я когда-нибудь ездил. Получалось, что такие признаки есть у всех вагонов. В одном случае это растрескавшийся угол стекла, зажатый между круглыми фанерками. В другом - чуть покривившийся поручень... Особенно родной и знакомой была "колбаса", свисавшая позади вторых вагонов. Казалось, что на каждой из них я хоть раз да прокатился.

Мне захотелось войти в какой-нибудь вагон и осуществить ни разу не сбывшееся желание детства - сесть на круглое вращающееся сиденье вожатого и повернуть тяжелую ручку с деревянной головкой. Трамвай двинется... Еще рывок ручкой, еще и еще... Скорость...