Дорога цвета собаки

— А я все делаю на ходу, в пути. И сейчас тоже ломаю голову над только что сочиненной задачей: кто завтра повезет мешок со свернутой палаткой? После того, как мы ненадолго разминемся у развилки за пустырем, каждый может неожиданно столкнуться с драконом и в схватку придется вступить в одиночку. Думаю, лишний груз может ослабить маневренность коня.

— Оставим палатку здесь.

— Ну… Дракон может встретиться и не сразу. Может, мы его, не приведи Бог, вообще не найдем, даже если ощупаем каждую тропу в Зоне. Случилось же такое в юности с Кевином.

— Тогда давай тянуть лямку, как прежде, по очереди. А для того, чтобы соблюсти паритет в первый день Зоны, кинем жребий. Или вот что: устроим состязание. Тот, кто пригнет руку другого к земле, и возьмет палатку завтра. Ну, не дуйся. Я пошутил насчет паритета. Просто мне хочется размяться перед сном.

Годар сам выбрал бугорок и разровнял его верхушку. Витязи, рассевшись, поставили руки локоть к локтю, скрепив борьбу рукопожатьем, которое не разрывается до конца состязания.

Подземная часть оросительной системы неслышно распределяла по невидимым трубам кристалльно чистые ледяные воды, черпая их из залегшего в недрах озера. Мартин, когда они вошли в поле, отметил, какой у них мир под ногами, и одар всеми порами почувствовал рванувшуюся из-под ног свежесть… Теперь, когда зной снова пронизал его до костей, Годару стало казаться, что трубы, несущие девственные воды, вспухли, как вены на его руках и вот-вот лопнут. Он, стиснув зубы, напряг все тело, каждый мускул, но не мог долго оставаться по-звериному скованным. Суэнское солнце было неравным соперником. Годар не мог состязаться одновременно и с солнцем, и с Мартином. Рука его неотвратимо клонилась к земле. Это было досадно, ибо не с Мартином боролся он в своих мыслях, а с природой. Поражение обнажало глубину его уязвимости перед полуденной степью.

И вдруг скала, которая давила на его руку, размякла, он по инерции преодолел в две секунды сопротивление жижи и рука Зеленого витязя оказалась прижатой к бугру.

— Ну, и силен ты! — радостно воскликнул раскрасневшийся Мартин и заметил вскользь: — Было очень жарко, я первым не выдержал.

Годар понял, чего он не выдержал, но ничем не выдал тихой, молчаливой благодарности за подвох. В качестве искупления за мнимую победу его ожидала поутру долгожданная награда — мешок с палаткой!.. Позже он, прокручивая снова и снова в памяти тот вечер, неизменно вспоминал эту прекрасную мелочь — уступку Мартина. И сокрушался все больше.

Спал Годар той ночью крепко, без снов. Чтобы пробуждение было легким, солнцу было достаточно слегка притронуться к его лбу и немного постоять так, рядом. А может быть, солнцу пришлось побыть рядом дольше обычного, терпеливо дожидаясь, пока рука спящего витязя потянется за шляпой.

Открыв глаза, Годар решил почему-то, что солнце находится ниже, чем обычно. Как и в утро первого ночлега в степи, он лежал на плаще под открытым небом, в окружении колосьев пшеницы за сваленными стояками палатки-тента, с которых была сорвана ткань.

Вещи его находились тут же, возле приведенного с водопоя коня. Мартина же, его коня, его поклажи не было.

Поднявшись, Годар увидел фигуру Зеленого витязя на пустыре — в Зоне дракона. Всадник двигался далеко впереди, рысью.

У Годара пересохло во рту. Он отвернулся от завтрака, который нашел на клеенке, наспех оделся, сложил кое-как палатку и принялся седлать и снаряжать коня. Неуклюжий мешок с палаткой долго не крепился к седлу. Он с досадой саданул коня кулаком по крупу, понукая того резвее отгонять оводов и слепней, что роились над одеревеневшими, неуклюжими его руками.

Он еще раз глянул на пустырь, где колыхалась в мареве спина всадника, перечеркнутая ядовито-зеленой лентой, — тот сбросил на седло плащ-накидку, обнажив мундир…

И тут словно кто-то покрутил у его виска пальцем. То, чему обескураженный Годар потом мучительно искал объяснения, можно было уложить в двух предложениях: «Статуя полубога нежданно-негадано исчезла. Обломки пьедестала погребли человека, в сердцах его сокрушившего». Все остальное, происшедшее в этот день, следовало отсюда.