Дорога в Гандольфо

— Понятно. — И хотя на самом деле Сэм ничего не понял, не было никакого смысла продолжать. — На сколько он тянет?

— Что значит «тянет»?

— Я имею в виду, сколько лет тюрьмы грозит ему?

— Приблизительно четыре тысячи семьсот пятьдесят лет.

— Что? С таким же успехом вы могли бы приговорить его к смертной казни!

— Жизнь в глазах нашего народа священна. Каждое живое существо может внести свой вклад в общее дело. Даже такой закоренелый преступник, каким является ваш империалистический маньяк генерал. Он мог бы принести много пользы, работая в Монголии.

— Подождите! — произнес Дивероу, повернувшись так, чтобы смотреть Лин Шу прямо в лицо.

Он не был уверен, но ему показалось, будто с переднего сиденья донесся металлический звук, какой обычно издает снимаемый револьверный предохранитель.

Сэм решил не думать об этом: так будет лучше, — и снова обратился к Лин Шу.

— Но это же идиотизм! — воскликнул он. — Подумайте, о чем вы говорите: четыре тысячи лет... Монголия!

Лежавший на коленях Сэма кейс упал на пол машины, и американцу снова послышался лязг металла.

— Давайте поговорим серьезно, — продолжал он, поднимая кейс и чувствуя, как его охватывает волнение.

— Законом предусмотрены наказания за совершенные преступления, — сказал Лин Шу. — И ни одно правительство какой бы то ни было державы не имеет права вмешиваться во внутренний порядок любой другой страны. Это непреложная истина. Хотя в данном, весьма специфическом случае возможны варианты.

Прежде чем ответить, Сэм сделал довольно большую паузу, наблюдая за тем, как хмурое выражение на лице Лин Шу медленно уступает место его прежней вежливой, но в то же время совершенно лишенной какого бы то ни было чувства улыбке.

— Могу я из сказанного вами заключить, — спросил он, — что речь может пойти о решении этого дела без суда?

— Как это — без суда? Каким образом? — снова нахмурился китаец.

— В результате компромисса. Ведь мы говорим именно об этом, не так ли?

Лин Шу позволил себе перестать хмуриться. Сменившая угрюмость улыбка была искренней ровно настолько, насколько Дивероу мог себе это представить.

— Если угодно, то да. Компромисс возможен, но при одном условии.

— При соблюдении которого, возможно, срок тюремного заключения в Монголии в четыре тысячи лет будет несколько сокращен?

— Не исключаю этого, если только вам удастся то, что явилось камнем преткновения для других. В конце концов, стремление к компромиссам у нас в крови...

— Я надеюсь, вы знаете, что говорите. Ведь Хаукинз — наш национальный герой.

— Как и Спиро Ейгару, майор! Ваш президент сам сказал об этом...

— И что бы вы могли предложить? Отменить процесс? Лин Шу перестал улыбаться, и Сэму показалось, что сделал он это намеренно.

— Это не в наших силах. О процессе уже объявлено, о нем уже знают и за границей...

— Чего вы хотите: сохранить лицо или продавать бензин? — откинувшись назад, спросил Сэм, а сам подумал, что китаец вовсе не желает никаких компромиссов.

— Немного и того и другого. Ведь это и есть компромисс?

— Хотелось бы узнать, что это значит — ваше «немного». При условии, если я уговорю Хаукинза быть благоразумным.

— В случае вашего успеха речь непременно пойдет о сокращении срока, — в который уж раз улыбнулся Лин Шу.

— С четырех тысяч лет до двух с половиной? В милосердии вам не откажешь. Давайте-ка поговорим лучше об условном освобождении. Я допускаю такую возможность.

— Но каким образом?

— Объясню вам это чуть позже, уверен, вам понравится мое предложение. А пока дайте мне нечто реальное, с чем бы я мог заставить Хаукинза пойти на уступку.

Сэм постучал пальцами по кожаной поверхности своего кейса. Это был дешевый прием, который тем не менее, часто расслаблял противника и делал его более сговорчивым.

— Судебный процесс у нас может проходить по-разному, — ответил китаец. — Иногда он бывает долгим, несколько декоративным, сопровождаемым исполнением всевозможных ритуалов. Или, наоборот, быстрым, без всяких там лишних атрибутов. Иначе говоря, правосудие вершится и за три месяца, и за три часа. Я предлагаю последний вариант...

— ...предусматривающий освобождение Хаукинза, — завершил фразу Сэм. — Я покупаю это. Подобное решение — именно то, что действительно побудит меня поработать как следует. Считайте, что мы заключили сделку.

— Поскольку дело касается освобождения, вам надлежит обставить все в лучших адвокатских традициях.

— Все будет как надо. Вы не только сохраните свое лицо и продадите бензин, но и продемонстрируете, сколь вы сильны, надолго став героями мировой прессы. И все это — одновременно. Что может быть лучше?

Лин Шу улыбнулся. Сэм подумал было о том, не скрывается ли за этой улыбкой что-то более значительное. Но все тот же Лин Шу от подобных мыслей тотчас отвлек его, начав задавать самые различные вопросы и сам же отвечать на них, не давая Сэму открыть рта.

— И в самом деле, что может быть лучше этого? — вновь спросил Лин Шу и сам же ответил: — Только изгнание генерала Хаукинза из Китая!

— Какое совпадение! Это вполне приемлемое условие его освобождения.

— В самом деле? — произнес Лин Шу,глядя прямо перед собой.