- Да, сейчас меня уже отпустило, - подтвердила я. - Это все был эль и твои песни. Сейчас я уже готова врать и хочу торговаться. Еще пара вопросов, и я потребую от тебя информации взамен. Уверена, тебе есть что рассказать.
- Есть, - согласился он. - Но сначала я. У меня появился еще один вопрос - как можно сомневаться в своем имени?
- Я стертая, - призналась я. Мне не хотелось этого говорить, но я терпеть не могу разводить тайны на пустом месте.
- Ого! - восхитился он, - Первый раз встречаю кого-то из вас вживую.
Ким оперся на согнутый локоть и задумался на минуту. На руке, во все плечо, у него была сложная, очень реалистичная татуировка - отведенный в сторону кусок кожи, обнажающий разорванную плоть и кость под ней. Рисунок вызывал легкое естественное отвращение и вместе с тем странное физическое влечение. Я отвела глаза. Вдруг захотелось, чтобы Ким позвал меня с собой. Пусть ненадолго, на один короткий тур. Чтобы ночевать в этом фургоне, чтобы узнать, как на самом деле выглядят линии, нарисованные на потрепанной карте.
- Кори, - сказал музыкант, словно прочитав мои мысли, - поехали с нами? Ты расскажешь о себе, я напишу о тебе песню.
- Вот песню точно не стоит, - возмутилась я. У нас не принято писать истории и песни о еще живых людях. - А насчет поехать... У меня же здесь...
Я села. Это не могло быть так легко, наверняка я что-то забыла и не учла. Но разве я могла мечтать еще о чем-то еще? Дорога, и свобода, бесконечный путь, вся жизнь - путь.
- Что у тебя здесь? - заинтересованно спросил Ким.
Я задумалась. Вспоминала цех, перепачканные красками руки, глаза, сведенные в одну точку. Время, которое мучительно медленно наматывается на минутную стрелку часов.
- Ничего, - ответила я, - Совсем ничего. Низкооплачиваемая работа, которую я не люблю. Жилье, за которое мне нечем платить. Друзья, которые без меня переживут.
- Это значит да? - усмехнулся он.
- Это значит да, - подтвердила я.
Когда мы тронулись, Ким ушел в соседний фургон обсудить итоги вчерашнего выступления. Возможно, он сделал это специально, чтобы оставить меня наедине с ней.
Фургон Кима был замыкающим в цепочке. Я сидела, свесив ноги в открытую заднюю дверь, и смотрела на нее.
Она была в тысячу крат лучше, чем в моей мечте. На тысячу слов прекрасней, чем я могу описать. Она пахла пылью после дождя, и соснами, и солнцем. Разнообразней, чем узор огня, каждый поворот как восхитительная история. Моя единственная настоящая любовь, которую я сохранила, даже когда потеряла себя. Ради которой я была способна на необдуманные иррациональные поступки. Ради которой уезжала от Института, от ответов на мой вопрос.
Моя единственная страсть.
Дорога.