Дороги и люди

«Тот, кто учится... спит хорошо, становится собственным врачом. С учением связаны самообладание, целеустремленность, повышение знаний, созревание человечности». Мариэтта Шагинян приводит эту древнюю индийскую мудрость и потом пишет: «Надо быть взрослым, очень пожившим человеком, чтоб ясно представить себе проблему школы, ощутить ее как среду для своего роста. И тогда он начинает сильно корить и жалеть себя за легкомыслие своего детства и юности, когда мог бы взять от благодатного школьного времени куда, куда больше, чем взял. Я тоже поняла это очень поздно, в возрасте сорока пяти лет, когда подала заявленье о приеме в Плановую академию...»

Пристрастие к педагогике — чрезвычайно важная особенность всего ее творчества. Она пристально следит за новыми веяниями в педагогике, за судьбою ученых, рационализирующих методы преподавания, и в то же время выступает за развитие и претворение в жизнь гуманистических идей классической педагогики.

Она исследовала учение Яна Амоса Коменского и опубликовала о нем работу, в которой показывает, как созвучны нашему времени его великие гуманистические принципы, изложенные еще в XVII веке, — принципы «равенства людей любой расы и национальности, любого состояния, пола...»; как непоколебимы во времени его идеи о «пансофическом» — всеохватывающем — образовании, «основанном на методе сближения и связного изложения научных сведений»; каким нестареющим оказался его учебник «Orbis pictus». Шагинян не только творчески излагает бессмертные идеи великого педагога, гуманиста и демократа, но сопоставляет их с нынешней системой нашей школы, делает глубокие и актуальные выводы.

Помимо специальных работ по педагогике, таких, как «Об учителе», «Надо знать иностранные языки», «Не включаясь в спор», «Мысли к съезду» и других, почти во всех произведениях Шагинян рассыпаны мысли о школе, о воспитании нового человека. Она изучила педагогику древней Индии, Ирана, Израиля и других восточных стран, новейшие педагогические веяния в Болгарии. И, конечно, более всего — русскую педагогическую мысль, в особенности педагогическую деятельность К. Д. Ушинского и И. Н. Ульянова.

А практику дореволюционной русской школы с ее плюсами и минусами она прошла сама. И, как всегда, Шагинян умеет проложить «логический мостик» между прошлым и настоящим и заговорить о современных проблемах. Ну, скажем, о «резерве», который нужен и в производстве, чтобы иметь некоторый запас сырья, и в здоровье человека, чтобы перенести болезнь, и в искусстве, потому что, если у творца вдохновения «в обрез», «это не настоящий творец». Не может быть правильного планирования «без наличия какого-то запаса, дающего возможность маневрировать. Наконец, коротка та любовь, у которой все, что есть, расходуется сразу и в одночасье, как вода на донышке. И плох тот учитель, кто идет в класс с наличием только того знания, какое нужно для проведения данного урока». Писательница со всей страстью ратует за то, чтобы в педагогику, непосредственно для обучения детей и юношей, шли высокообразованные люди, которые «приносили бы в класс знание многого такого, чего нет в учебниках и не вычитаешь в пособиях».

Личность учителя — вопрос, который всегда волновал классическую педагогику, — с особой остротой стоит и сегодня. И второе — методика преподавания. Объем знаний растет, поток информации неуклонно, в нарастающем темпе увеличивается, и методика обучения, основанная на запоминании, уже не годится. Как же надо изменить эту методику, размышляет писательница, чтобы из школы выходили молодые люди, обогащенные живым мироощущением, творческим пониманием идей и перспектив современной науки, чтобы знания становились твердой основой для дальнейшего духовно-нравственного совершенствования человека?

В дни учебы в Плановой академии Мариэтта Шагинян обратила внимание на то, что в разных науках одни и те же вещи называются разными терминами. «Почему те же самые понятия параметров, координат нельзя опознать, как доброго знакомого, в высшей математике, в физике, в электротехнике, в механике, ну даже в ткачестве, хотя бы они там назывались совсем по-разному, не аргумент и функция, а, скажем, основа и уток?» Или такое понятие, как рычаг, рядящееся в разные названия в различных областях знаний? Как легко было бы целостно охватить любую науку, если б размаскировать эти термины, привести их к унификации, но при этом рассказать о специфическом значении их изменений в каждой науке! «И какая экономия времени получилась бы при таком «сжатии» предметов...»