Дороги и люди

— У этого письма своя маленькая история, — заметила Мариэтта Сергеевна. — На обеде у академика Штерн Лины Соломоновны меня посадили рядом с гостем из Швейцарии; с ним нужно было говорить по-немецки. Узнав, что я писатель, Абдерхальден спросил, нет ли у меня книги, переведенной на немецкий. А в то время как раз вышла на немецком моя «Гидроцентраль», и на следующий день я ему эту книгу послала в гостиницу. Позже узнала, что обо мне справлялся профессор Борис Ильич Збарский. Оказалось, он получил письмо от Абдерхальдена, который просил сообщить ему адрес «дамы, что сидела рядом с ним на обеде у Штерн». Прошло месяца полтора, и вот пришло от него письмо уже мне. Вы его держите в руке.

«...Я читал Ваше произведение с огромным интересом... Шлю Вам сердечное спасибо за то, что Вы его сделали доступным мне...» — писал ученый.

— Ну, вытягивайте еще «билетик на счастье», — с полуулыбкой сказала Мариэтта Сергеевна.

Из другого пакета я вытянул сразу несколько писем. От академика Вячеслава Петровича Волгина: он писал Мариэтте Шагинян, с каким большим вниманием прочел ее работу «Утопия» Низами». От Игоря Грабаря — о ее книге «Гёте». Открытка на итальянском языке от Бруно Понтекорво...

А вот письмо, подаренное ей «Литературной газетой». В июне 1957 года газета опубликовала большую статью Шагинян об Альберте Швейцере. Это был ее отклик на речь восьмидесятидвухлетнего ученого, требовавшего прекратить испытания атомной бомбы. Статья стала известна знаменитому врачу, и он прислал письмо в «Литературную газету» с теплыми словами о «мадам Шагинян».

Письма, письма... Датированные еще дореволюционными годами — от профессора Александра Евгеньевича Грузинского, профессора Дмитрия Николаевича Овсянико-Куликовского, даже от Петра Струве, когда он редактировал «Русскую мысль» в Петрограде. Вот письма Андрея Белого, Зинаиды Гиппиус... Читатель о них уже знает по главам «Человек и Время». Много писем Сергея Рахманинова — об этом тоже написано в воспоминаниях. От Блока, Ромена Роллана. От Ахматовой, Мандельштама, Елизаветы Полонской, А. Ф. Кони, Заболоцкого, Зощенко, Слонимского...

Особый пакет с письмами Надежды Константиновны Крупской, Марии Ильиничны и Дмитрия Ильича Ульяновых. Дмитрий Ильич подарил Мариэтте Сергеевне свою тетрадь с рукописью воспоминаний о детстве Владимира Ильича. Эти письма и эта рукопись сослужили большую службу, они помогли писательнице создать свою Лениниану. Есть в архиве письма от Серго Орджоникидзе и Александра Мясникова, от Елены Дмитриевны Стасовой и Отто Куусинена. Более пятидесяти — от Дмитрия Шостаковича.

И тысячи, тысячи от «простых» читателей. Этими письмами Мариэтта Сергеевна особо дорожит. В них не только благодарность за созданные книги, но откровенные рассказы о своем житье-бытье. Есть и жалобы, которые она никогда не оставляла без внимания. Письма читателей... Писательница умеет услышать в каждом из них живой голос своего незримого собеседника.

Мариэтта Шагинян — всегда в авангарде нашей публицистики. Так было раньше. Так остается и сейчас: достаточно вспомнить сравнительно недавние ее статьи «Право не быть равнодушным» в «Правде», «Мысли о десятой пятилетке» в «Известиях», «Завтрашний день» в «Литературной газете», «Искусство убеждать» в «Советской культуре».

Перебираю пакет за пакетом, письмо за письмом...

— Неужели такая огромная переписка не отвлекала, не обременяла вас? — вырвалось у меня.

— Нисколько. Это не просто «переписка» и не «ведомственные» послания. У меня таких нет, я ведь никогда не была администратором. Это общение мое с внешним миром, с интересными, мыслящими людьми из самых различных уголков нашего необъятного Союза и зарубежных стран. Внутри этих конвертов — человеческая речь. Она — в буквах заменяет мне беседу в звуках. Я ведь не слышу! А потом, многие письма были для меня поучительны, будили воображение — чего стоит, например, общение — вот эта толстая пачка — с переводчиком моим, японским профессором Ито. Он немецкую литературу преподает в Японии, перевел моего Гёте, «Семью Ульяновых». Посылает свои собственные статьи. Общение — нужное, переходящее в дружбу, — ведь это тоже вклад в нашу борьбу за мир.

Я снова просматриваю письма и неожиданно для самого себя спрашиваю:

— А не хотели бы вы опубликовать эти...

Тут я осекся: не покажется ли мой совет ей неуместным? Подсказок Мариэтта Сергеевна не терпит.

— Что ж вы замолчали? Да, да, я отберу и опубликую архив. Надо сделать, пока я жива. Буду печатать с комментариями. Никто за меня этого сделать не сумеет.