Дороги и люди

Всматриваюсь в рисунок, в кроны деревьев. В коротких и тонких линиях замечаю три старческие головы — Екатерины Сергеевны, сестры художника, самого Сарьяна и Лусик Лазаревны, его жены.

В гармонии нетронутых белых пятен бумаги и черных линий чувствуется свет, излучаемый лицами этих людей. И линии живут, будто колышутся седые пряди волос. Или живые кроны деревьев.

Не изобразил ли он здесь графически то, что написал несколько лет назад? «Человек... не умирает, так как он — сама природа. Познание этого есть познание бессмертия, вдохновляющее человека. С этой верой я прожил жизнь, ставшую житницей моей личной истории, жизнь, наполненную стремлениями, горестями, радостями и победами. И как единственный и державный ее властелин и страж, я не раз имел повод производить в ней изыскания».

10

Уже несколько лет этот дом из розового туфа с мозаичным пейзажем на фасаде живет без Художника. Трудно поверить, что, войдя сюда, вы не увидите старого мудрого человека в белом ореоле волос, с тонкими, крепко сжатыми губами, с цепким, одновременно суровым и добрым, взглядом чуть суженных глаз, почти век наблюдавших мир.

Ненадолго пережила мужа и Лусик Лазаревна. Ушла из жизни, словно истаяла, эта добрая подруга художника...

Ушел Сарьян, навсегда оставив живую плоть своего великого труда, одарив людей радостью общения с неугасимым искусством...

Я хотел повидаться с Шаэном — он оказался в Италии. Уже четвертый месяц там экспонировались пятьдесят работ Сарьяна.

Обошел залы музея, снова и снова всматриваясь в знакомые полотна. Они вспыхивали сочной зеленью лугов, четкими силуэтами далекой горной гряды, многоголосьем полевых цветов, яростью солнца... Блеснул красный язычок собаки, лениво побрел в гору буйвол, потянулся к травке ослик — все жило, двигалось, дышало в этом мире Сарьяна.

Дольше других я стоял перед небольшой картиной — столь же фантастической, сколь и земной. И называется она «Земля». Художник посмотрел на нее сверху — на свою Землю, на общую нашу Землю. Сверху, с воображаемой высоты космоса. И она открылась ему еще прекраснее — вся в многообразии цветов, трепетная, одухотворенная. «Земля как живое существо, она имеет свою душу...» — писал художник.

Сарьян открыл людям радостную мудрость постижения родного дома — Земли.

Потом я поднялся в мастерскую художника — давно не был там. Дверь открыла смуглая девушка, сотрудница музея. Открыла беззвучно. Так же беззвучно ступая по полу, вошла и молча поманила меня, будто сказала: «Не будем тревожить мастера».

Потоки полуденного солнца лились сквозь стеклянный потолок. И эта небольшая, по сути, комната показалась огромной от бесконечного простора неба, подступившего к широким окнам, и от сарьяновских далей на пейзажах.

Со спинки стула, что стоял у мольберта, свешивался тот самый синий выцветший халат мастера. На столике, покрытом текинским ковриком, лежали две палитры с застывшими красками, на тумбочке — банки с кистями, пузырьки с разбавителем. А на мольберте — картина. Незаконченная картина. Последняя.

Что он изобразил на ней?

В левом верхнем углу на синем облаке желтела луна. А под ней, в ее сиянии — большая собака в стремительном беге. Справа в образе ребенка — оранжевое солнце, освещающее землю. Колорит как на картине «Земля». Кое-где холст остался не тронутым краской — Сарьян не успел...

Это была сказка. Возвращение к детству, «к тем отрадным временам, когда предо мной раскрылся мир со всеми своими чудесами». Может быть, девяностодвухлетний мастер вспомнил свою любимую собаку, кудлатого Полкана, что лаял на луну и жил у них в степном хуторе Приазовья? А эти желтые пятна на земле? Не берег ли это речки Самбек, заросшей камышом? А может, баштан, что сторожил отец и где созревали крупные полосатые арбузы и такие же большие желтые дыни? А ребенок? Только что начинающий жить, солнечный, светлый ребенок, чудо жизни?

Рассказывают, что перед смертью к постели художника подвели правнучку. Он погладил ребенка по головке и тихо произнес:

— Я ухожу, а ты начинаешь. Так все и продолжается...

На холсте была сказка. Ранняя тема творчества. Мне вспомнились строки поэта:

...Невидимо склоняясь и хладея,

Мы близимся к началу своему...

Художник не закончил свою сказку. Сказка продолжается.

КАРТИНА ПРОВОЖАЛА СВОЕГО ТВОРЦА

Картину эту я знаю с детства: старинная крепостная стена с двумя башнями, освещенными багряным восходом солнца. Перед нею — плетень, кустарник, за стеной — неоглядный простор долины, в бледной дымке — мерцающая лента реки, темная полоска леса. И, наконец, в глубокой дали — хоть глаза сощурь — сверкающие белизной башлыки устремленных в небо Кавказских гор. Легкий воздух — такой, что хочется вдыхать и вдыхать его живительную утреннюю прохладу.