Дороги, которые нас выбирают

Лысый удовлетворенно хрюкнул и, зажав в здоровом кулаке небольшой ребристый нож, второй рукой извлек из распоротого живота парня длинный моток кишок, ловко подрезал и бросил в находившееся рядом ведро.

В ушах белели беспроводные вкладыши. Грохот ударной установки и рев гитар был слышен даже Егору. Мужчина шевелил губами, подпевая вокалисту. Иногда вместо шепота он выкрикивал отдельные слова и тряс лысой головой.

Из-за спины мужчины донеслось мычание. Прижимаясь к дверям, на полу сидела девушка с растрепанными соломенными волосами. Ее рот был заклеен скотчем, испуганные глаза блестели от слез и страха. Под носом засыхал тонкий алый ручеек. Наручники, защелкнутые на запястьях, пристегнуты к поручню.

Девушка умоляюще посмотрела на Егора и вновь громко замычала, силясь что-то сказать, словно пыталась прожевать клейкую ленту.

В этот момент, амбал в очередной раз мотнул головой, и вкладыш выпал из его уха, угодив точно во вскрытую грудную клетку трупа. Мужчина чертыхнулся и поднял голову.

Густые брови сошлись на переносице, и он посмотрел на Егора тяжелым взглядом. Запятнанной кровью рукой провел по черепу, вытирая сверкающие капельки пота на лбу и затылке, и на блестящей лысине остались бурые разводы.

– Зря ты вернулся, – произнес лысый, поднимаясь на ноги и выпрямляясь во весь свой немалый рост.

Устало вздохнув, он взял лежавший рядом с саквояжем огромный двусторонний крюк, использующийся для подвешивания туш животных. Пиджак натянулся на широких плечах.

– Зря ты вернулся, – повторил мясник, сделав шаг в сторону Егора.

4

Уклонившись от крюка, Егор разворачивается и бросается к лестнице, крича нечто нечленораздельное. Впоследствии он даже не вспомнит, что именно кричал. Призывы о помощи, чередуются с отборной руганью в адрес отсутствующей полиции. Издавая безумные вопли, он мчится, перепрыгивая через ступеньки. Вестибюль, ранее казавшийся таким близким, неожиданно отдаляется и теперь выглядит абсолютно недостижимым. Лестница бесит своей бесконечностью.

Сердце бьется о ребра – бросается на них как буйно помешанный пациент, заключенный в изолятор, бросается на решетку, преграждающую доступ к свободе. А внутри, на обратной стороне души пылает отчаянье, недовольство и презрение к себе.

«Я не должен был бежать», – думает Егор, вспоминая наполненные отчаяньем глаза девушки, и мысленно обращается к ней, прося прощения и уверяя, что обязательно вернется, как только найдет помощь.

Егор пробегает турникеты и оборачивается. Мужчина, не торопясь поднимается за ним следом, будто специально давая парню фору.

Внутри растекается тяжелый маслянистый жар паники. Он вытирает вспотевшие ладони о джинсы и бросается к окошку кассы.

Жалюзи опущены, но у него возникает ощущение, что сквозь щели пробивается приглушенный свет. Он стучит в толстое стекло, призывая на помощь спрятавшихся внутри сотрудников метрополитена.

– Помогите! Эй! Я знаю, вы там!

Кажется, внутри кто-то ходит? Но нет – это всего лишь его отражение. Если там кто-то есть, то он затаился и не желает выдавать своего присутствия.

Он мечется от стены к стене, как загнанный зверь и, наконец, замечает дверь служебного помещения. Егор дергает ручку, толкает её плечом, однако она не поддается.

Лысый, в развалку подходит к турникетам. Он само спокойствие и уверенность. Убрав оставшийся наушник в карман, он хмыкает и обращается к парню:

– Впрочем, так даже интересней, не находишь?

Егор подбегает к стеклянным входным дверям и понимает, что последняя его надежда на спасение рассыпалась и превратилась в труху. Створки застопорены, поверх ручек натянута цепь, сомкнутая кодовым замком.

Он прижимается лбом к холодному стеклу. Там за ним ночной город продолжает жить своей жизнью. По переходу идет пара молодых людей: она – опустив голову, на ходу набивает текст на своем смартфоне; ее спутник – в клетчатых спортивных штанах, ставших модными после фильма Гая Ричи, – отрешенно разглядывает щели меж грязных плиток, которыми выложены стены.

Егор бьет кулаком в дверь, чтобы привлечь их внимание, но они даже не оглядываются. Человек в грязной куртке, катящий за собой дорожную сумку на миг оборачивается, смотрит в его сторону, а затем вновь опускает глаза в пол.

– Люди! – кричит им Егор. – Эй! Народ! Черт бы вас побрал!

Мясник за его спиной идет вдоль касс. Он поднимает руку и зажатым в ней крюком проводит по стеклам. Отвратительный скрежет разносится эхом по пустому залу и в этот момент раздаётся клацанье отпираемого замка, скрипит дверь в служебное помещение и появляется полицейский. Осоловевшими глазами он смотрит сквозь мужчину в запятнанном кровью фартуке, поглаживает толстую щеку с двухдневной щетиной и, потягиваясь, снимает с пояса рацию.

– Берегитесь! Убийца! – кричит Егор полицейскому, но тот не обращает ни них никакого внимания.

Рация в его руке оживает, скрежеща и потрескивая. Перемигиваются зеленый и красный огоньки.

– Эй, чайник, – говорит он и прислушивается. – Ты где?

– Эй, кофейник, – доносится из динамика искаженный дребезжащий голос. – Все там же.