Дороги, ведущие в Эдем

Он слишком гордый. Например, все годы Депрессии наша школа раздавала бесплатное молоко и бутерброды всем детям, чьи семьи, как его собственная, были слишком бедны, чтобы давать детям еду в школу. Но Одд, при всей своей истощенности, отказывался принимать что-либо, похожее на милостыню, в укромном месте он грыз орехи или жевал огромный сырой турнепс. Подобная гордость была характерна для всего хендерсоновского выводка: они могли украсть, выдрать золотой зуб изо рта мертвеца, но они никогда не принимали даров, предлагаемых открыто, все, что пахло благотворительностью, было для них оскорбительно. Одд сообразит, что приглашение мисс Сук — жест милосердия, или заподозрит, и недаром, что это просто уловка, чтобы он отстал от меня.

Тем вечером я пошел спать с легким сердцем, уверенный, что мой День благодарения не будет испорчен присутствием такого неуместного гостя.

Утром я проснулся жутко простуженным, и это было приятно, ибо означало, что в школу я не пойду. Еще это означало, что в моей спальне разожгут камин и что меня ожидают томатный суп со сметаной и долгие часы наедине с мистером Микобером и Дэвидом Копперфилдом — ради такого не жалко и с простудой поваляться. Снова накрапывал дождь, но моя подруга, верная обещанию, водрузила шляпу — соломенное колесо, украшенное увядшими от дождя и солнца бархатными розами, и направилась к дому Хендерсонов.

— Я скоро вернусь, — пообещала она.

На самом деле она отсутствовала чуть ли не два часа. Трудно вообразить мисс Сук ведущей такую долгую беседу с кем-нибудь, кроме меня или себя самой (она часто говорила сама с собой, привычка человека в своем уме, но от природы одинокого), и когда она вернулась, то выглядела совсем измученной.

Все еще в шляпе и в старом просторном плаще, она сунула мне в рот термометр, потом села на кровати у меня в ногах.

— Она мне нравится, — начала она уверенно, — Молли Хендерсон нравилась мне всегда. Она из кожи вон лезет, и дом у нее блестит, как ногти Боба Спенсера, — (баптистский пастор Боб Спенсер слыл ярым аккуратистом), — но как же там холодно, просто до костей пробирает. Крыша жестяная, сквозняк гуляет по комнатам, и ни искорки в очаге. Она предложила мне угощенье, и я определенно не отказалась бы от чашечки кофе, но я сказала «нет». Потому что подозревала, что кофе у нее нет. Или сахара… Мне стало так стыдно, Бадди. Мне всегда больно видеть, как люди вроде Молли борются за жизнь. Дни ее беспросветны. Я не утверждаю, что у людей должно быть все, что они хотят. Но с другой стороны, если поразмыслить хорошенько, я не вижу в этом ничего плохого. Хорошо бы тебе иметь велосипед, и почему Куини не заслужила говяжью косточку каждый день? Да, только сейчас до меня дошло. Сейчас я понимаю — все мы обязаны получать то, что желаем. И поставлю десять центов, что это входит в намерения Господа. И когда повсюду мы видим людей, которые лишены даже самого насущного, мне стыдно. О, я не за себя стыжусь, ну кто я такая, дряхлое ничто, у меня и полушки-то никогда не было. Не сиди я на иждивении семьи, я бы с голоду околела или угодила бы в богадельню. Я стыжусь всех нас, у которых есть лишнее, когда у других ничего… Я и говорю Молли, что у нас так много одеял, что мы до скончания века их не используем, целый сундук на чердаке, это я их выстегала еще девочкой, пока болела и не могла часто гулять. Но она отбрила меня, сказав, что Хендерсоны, мол, ни в чем не нуждаются, спасибо, и все, что они хотят, чтобы папашу отпустили домой к его семье. «Мисс Сук, — сказала она мне, — он отличный муж, каков бы он ни был в остальном». А ведь ей надо заботиться о детях. И, Бадди, наверно, ты ошибаешься насчет ее мальчика, Одда. Во всяком случае, ты не во всем прав. Молли сказала, что он очень ей помогает и что он — единственное утешение. Никогда не жалуется, несмотря на целую кучу обязанностей. Говорит, что он замечательно поет, точь-в-точь как поют по радио, и, когда малыши поднимают тарарам, он успокаивает их песнями. Господи, — жалобно сказала она, вытаскивая термометр, — все, что мы можем сделать для таких, как Молли, это проявить к ним уважение и поминать их в своих молитвах.

Раньше термометр во рту мешал мне говорить, но теперь я спросил настойчиво:

— Но что насчет приглашения?

— Иногда, — она нахмурилась над алой ниточкой внутри стеклянной трубки, — глаза меня подводят. В моем возрасте начинаешь более пристально оглядываться вокруг. Чтобы не забыть, как на самом деле выглядит паутина. Но я отвечу на твой вопрос: Молли была рада узнать, что ты такого хорошего мнения об Одде, что даже приглашаешь его на День благодарения. И, — продолжала она, игнорируя мой стон, — пообещала, что он придет с удовольствием. У тебя температура почти тридцать восемь. Я думаю, ты можешь рассчитывать на то, что завтра останешься дома. Такая весть должна вызывать улыбку. Позволь мне увидеть, как ты улыбаешься, Бадди.