Дорогой бессмертия

Подруги говорили о разбитых войной надеждах, о том, что в условиях фашизма человек перестает себе принадлежать. Свастика сковывает все его существо, честь, достоинство, право любить, желать…

— Неужто так продлится долго? А? Наташа? Шура? Ну скажите, не молчите! «В перчатках счастье не берут»… Да?

Паша подошла к окну, посмотрела на серое небо. На нем медленно проплывали тяжелые облака.

— Представляете, девушки, — продолжала Паша, — в окопе сидит боец. По его лицу хлещет дождь с ветром, под ногами — топкая грязь. Впереди — враг, злой, коварный. А воин мечтает. О чем? О близких, о родных, о той, которая вдохнула в него любовь… — Умолкла. И снова: — Поэтому я каждый день, каждый час хочу делать все для этого солдата в окопе, приблизить время победы, помочь сбыться его светлой мечте.

Шура глубоко вздохнула. Грустно стало на душе Наташи Косяченко. Нелегко ей — на руках двое детей. Сердце не перестает тревожиться за солдата, отца ее семьи, чья ласка согревала душу. Что с ним? Где он? В каких краях? В каком окопе думает о ней?..

Долго изливали бы душу подружки, но вот в дверь постучали. Вошел Виктор Измайлов. Паша ждала его, и не успел Виктор переступить порог — она бросилась к нему.

— Каждый раз волнуюсь за тебя. Ведь рискуешь как! Все думаю: а вдруг выследят… Куда спокойнее было, когда ты находился на легальном положении. Ну, проходи.

Паша поставила Виктору табурет и заметила на его лице легкую бледность.

— Что с тобой, Виктор?

— Час тому назад взяли Громова!..

Из груди Савельевой вырвался легкий крик. Она механически переспросила:

— Взяли Громова?

— Да.

— Коммуниста Громова…

Наташа Косяченко и Шура Белоконенко сразу растерялись и от охватившего их волнения в первую минуту не проронили ни слова. Потом они подошли к Виктору и застыли в неподвижной позе.

Паше страшно было думать об аресте Громова. Она была безгранично подавлена этим печальным сообщением. Ей почудилось, будто она теперь осталась одна-одинехонька на всем свете. Как же без нашего Громова?.. Она подошла к окну, в которое заглядывало серое небо, с минуту стояла безмолвно.

— Мы будем мстить за него! — с гневом сказала Паша.

— Мне все время не нравилась Мария Терентьевна, хозяйка квартиры, где арестовали Громова, — призналась Наташа Косяченко. — Чем занимается? Не поймешь! То ли спекулирует, то ли стяжательствует, во всяком случае, малоприятная особа. Два дня назад я встретила Николая Громова на лестнице дома № 26 по Ковельской. Спрашиваю: «Что вы здесь делаете?» Он смутился: «Я тут временно, Наташа. При встрече все расскажу». — «Когда соберемся?» Ответил: «Паша сообщит». Вот и все. Громова предали! — решительно утверждала Косяченко.

Паша выпила несколько глотков воды.

Время клонилось к вечеру, подруги должны были уходить.

— Пойдете по домам, проверьте, чтобы ничего не было лишнего, — напомнил Виктор. — А вот эти листовки надо расклеить.

Виктор передал девушкам несколько листовок с кратким изложением сводки Информбюро.

Наташа Косяченко и Шура Белоконенко вышли вместе. Они обратили внимание на усиленные патрули. По мостовой шагали полицейские.

— Чуют беду, — шепнула Косяченко, — она не за горами…

На углу Словацкой подруги расстались.

Листовки, одновременно расклеенные в нескольких местах, наделали много шума. В ответ на кичливые речи фашистских предводителей об успешном продвижении на Восток листовки рассказывали о действительном положении дел на фронтах. Немцы соскоблили листовку на привокзальной площади, а она, словно волшебница, появилась в парке, потом ее обнаружили на доске объявлений. Жители Луцка узнавали правду, и это приводило в бешенство фашистов и их прислужников.

Когда Паша и Виктор остались вдвоем, они сообща обсудили серьезное задание Волынского подпольного обкома партии, переданное связным партизанского отряда. На складах Луцка хранились химические снаряды. Их завезли сюда в большом количестве и усиленно охраняют. Ставилась задача: похитить такой снаряд и переправить его командованию партизанского отряда.

— Как же после провала Громова взяться за выполнение такого задания? — недоумевала Паша.

— А добыть снаряд нужно во что бы то ни стало. Сама знаешь, время не ждет.

— Мы разработаем план после твоего возвращения с маяка. Правда, Виктор?

— Да, да. Обдумаем все до мелочей. — Потом с горечью добавил: — Ряды наши редеют… Кто все-таки предал Громова?

— Не знаю. Но попал он в беду не без помощи наших недругов. Без сомнения! — констатировала Паша.

За час до истечения комендантского часа Измайлов взял у Паши карту, которую должен был передать на маяке, и вышел на улицу. У порога она его попросила:

— Не задерживайся. Виктор, мы должны многое подготовить.

— Постараюсь.

Виктор крепко, по-мужски пожал нежную руку Савельевой. Почему-то сейчас девушка показалась ему старше своих лет. Суровая. И лишь глаза красивые, большие, задумчивые…

— С маяка заходи прямо ко мне!

— Обязательно!

Это была их последняя встреча. О чем думала в тот вечер Паша, Виктор не знал. Он шел и твердил про себя: «Мужественная девушка, эта Савельева».