Дорогой бессмертия

Смерть Виктора Измаилова потрясла Пашу. Впервые Наташа Косяченко, Анна Остапюк, Шура Белоконенко увидели, как по побледневшим щекам Паши катились слезы. Она их не стыдилась. Ей было очень больно и обидно, ведь Виктор, с которым совсем недавно рассталась, был ее наставником в этой тяжелой борьбе. Вместе они прошли не один день испытаний. Рядом с ним она всегда чувствовала себя увереннее, шла на подвиг, сознавая, что с ней верный друг, смелый товарищ. «Что делать сейчас без Виктора? Кто будет руководить их борьбой? А теперь она станет еще ожесточеннее, еще труднее»…

Паша вытерла слезы, выпрямилась. Лицо ее оставалось грустным. Арестовали Громова, погиб Измайлов… Два коммуниста! В самые трудные минуты они всегда были с ней, честные, мужественные сыны Коммунистической партии. Теперь их нет! Она — комсомолка. Да, именно ей нести дальше вверенную эстафету. Возможно, не так уверенно, как коммунисты, но вместе с верными товарищами она понесет эстафету дорогой борьбы и никуда с нее не свернет.

На хрупкие плечи Савельевой отныне легла большая ответственность.

— Хватит ли сил? — задавала сама себе вопрос и отвечала: — Должно хватить! Впереди еще много дел!

Переданные связными партизанского отряда обстоятельства гибели Виктора Измайлова удвоили гнев подпольщиков.

— Продажные шкуры! Губят таких парией! Мы будем мстить! Мстить! Мстить! — сказала Паша. — До установления связи с подпольным обкомом партии я остаюсь во главе нашей группы. Мы не должны падать духом, друзья. Мы коллективно, сообща будем находить выход из возможных трудностей. Если случится, что меня арестуют — за меня останется Наташа.

Савельева обратилась к Анне Остапюк.

— К тебе, Анна, на несколько дней перейдут партизан с девушкой. Они поживут, пока представится возможность выполнить одно специальное задание.

— Хорошо.

…Когда Анна Остапюк пришла в офицерский особняк, у подъезда стоял автомобиль.

— Черт знает, где ты пропадаешь! — грубо накричал на нее офицер. — Поворачивайся быстрее, — чтобы в комнатах все блестело!

Такая неожиданная встреча и раздраженный тон немца озадачили Остапюк. Восемь часов утра — слишком ранняя пора для визитов. Обычно в такое время офицеры только продирали глаза. А сегодня все они были на ногах, суетились.

— Однако поторапливайся! — понукал все тот же высокий блондин.

На сей раз уборщицу подгоняли все: «почисть рукомойник», «вытряхни ковер», «убери коридор».

Анна догадалась: офицеры ждали важную персону. Пока собирались завтракать, обер-лейтенант Курт Гопнер достал из тумбочки бутылку коньяка и с улыбкой поставил на стол.

— Чудесный сюрприз! — громко похвалили предусмотрительного Курта его соседи по комнате, два других офицера. Но тут же выразили сожаление, что на столе появилась только одна бутылка. — Раз начал, выкладывай остальное.

Гопнер уже с меньшим энтузиазмом, но все же достал еще одну бутылку красного портвейна. А его коллеги не успокаивались:

— Не скупись, друг, на шестерых маловато.

Гопнер, наконец, расщедрился. Он достал еще одну бутылку коньяка.

— С вами запасешься! — недовольным тоном пробурчал обер-лейтенант. — Это только случай помог мне оказаться таким предусмотрительным.

Лейтенант Макс Линцер, который всегда отличался от других высокопарными фразами и изысканными манерами, подошел к Гопнеру и по-дружески похлопал его по плечу.

— Э, дружище! Вся жизнь полна случайностей. Разве не случайность, что отныне у нас будет новый командир дивизии? Я, например, не прохожу мимо случайных возможностей. Беру все, что мне захочется. И в Россию я пришел не молиться о ее благополучии. Здесь мы хозяева! А господин ни в чем не должен себе отказывать. Не дают — жги, убивай, а для себя бери! Чудесная мораль завоевателя. Так что не унывай, друг, мы на этой земле запасемся не только бутылками вина, а целыми винными складами. Вино польется рекой…

Рослый, со светлой шевелюрой офицер внимательно слушал, а потом сделал философский вывод: вся жизнь насыщена противоречиями, а посему истина как таковая его меньше всего волнует.

— Я голоден. А голод и любовь — это ось, на которой вращается весь мир. Я хожу по земле и поэтому хочу быть всегда сытым и преисполненным любви. Какая разница, где я добываю пищу и с кем ищу удовлетворения. И когда мне мешают, — я стреляю. Гуманизм — это понятие не для двадцатого века! — заключил он свое изречение.

С появлением вина настроение у офицеров заметно улучшилось. Оно было испорчено с той минуты, когда им сообщили, что через два дня с переформировавшейся дивизией они отправятся на фронт. Каждый спешил до отъезда выслать в Германию посылку. Носились с награбленным добром, как угорелые, старались друг друга перещеголять сюрпризами. И какое им дело до того, что все эти вещи и ценности были насильно отняты у женщин и детей.