Дорогой чести

В других письмах сообщалось о летнем житье на Песках, что Филя принялся за ремонт мебели и у него есть уже ученик-подросток, что Ненила взяла в руки хозяйство и Софье Дмитриевне «просто делать нечего», отчего она с Глашей часами щиплют корпию из старого белья для армии и молят бога, чтобы подобная не понадобилась Сергею Васильевичу. Петя Доброхотов вырезал ей из двухслойного камня профиль, очень похожий на одного полковника, и его уже отдали заделать в перстень, а Яша Тумановский научился писать левой рукой и выхаживает себе должность. В последнем письме было рассказано, как средь вещей покойного Маркелыча Соня нашла тетрадь с нотами его сочинения, писанными лет тридцать назад. Музыка кажется ей очень красивой, почему отдала сделать с них копию и обе тетради переплесть для сохранности.

Развлечением во время стоянки в Ланг-Билау были прогулки по окрестностям и хождение друг к другу в гости. Однажды в палатке Непейцына вместе с его субалтернами появился юноша, красивое лицо которого показалось хозяину знакомым.

— Вот, господин полковник, поручик Чичерин, который просил вам его представить… — сказал Якушкин.

— Ежели сами меня не припомните, — добавил офицер.

— Неужто вы тот музыкант, который так славно играл на фортепьяно в тульских гостиных? — спросил Непейцын.

— И добавьте, господин полковник, так ревновал вас к красавице Куломзиной…

— Которая нам обоим предпочла ловкого фон Шванбаха, — рассмеялся Сергей Васильевич.

— На счастье, я в то время был уже в Пажеском корпусе и не столь трагически принял новость, — продолжал в шутливом тоне Чичерин. Потом сказал уже серьезно: — Не откладывая, позвольте объяснить, как сделался виновником неприятного вам разговора, нынче мне пересказанного. Еще в Вильне командир полка, прочитав приказ о назначении вашем, спросил, не слышал ли кто о сем офицере. Быв свидетелем, как на обеде у моих родителей граф Аракчеев аттестовал вас другом юности, я рассказал…

— Полноте, кажется, все на сей счет уже разъяснилось, — прервал Непейцын.

Когда Федор в белых перчатках, натянутых ради сына тульского генерала, подал чай и закуску, вспомнили общих знакомых.

— А знаете ли, Сергей Васильевич, что добряк доктор Баумгард добился-таки разрешения бесплатно отпускать лекарства мастеровым завода? Помню, как он с этим к отцу приставал и бумаги сочинял не совсем по-русски для направления в Петербург. Но тогда все отказывали, а теперь, может по случаю войны, разрешили. И от кого я узнал? В Плоцке, где провел больным два месяца, встретил тоже поправлявшегося сына полковника Никеева. Так вот Вася Никеев и рассказывал из писем тульские новости.

— А батюшка ваш здоров ли?

— Он нынче в Московском ополчении и Владимирскую звезду за Бородино получил… Но я имею вам и грустное сообщить.

— Что ж такое?

— В плоцком госпитале, куда я ходил, как начал из дома выбираться, чтоб наших, семеновских солдат проведать, были и офицерские палаты для тех, кто не мог на частной квартире себя содержать. И вот один ополченец просил письмо в Луки отправить…

— Сарафанчиков? — догадался Непейцын.

— Он самый. Ну, а я, слышав, что вы там после Тулы служили, и спросил, не знаком ли. Тут откуда и красноречие взялось.

— Наговорил невесть что? — улыбнулся Сергей Васильевич. — Но грустное-то где же?..

— Так умер ведь, бедняга.

— Ранен, что ли, был?

— Да нет же! И пороху не понюхал. Понос его извел. Уж мы с Никеевым и вина, и сухарей белых, и бульоны ему носили, да, видно, поздно. Воруют в госпиталях ужасно на таких скромниках да на солдатах. Никеев не стерпел — чиновника одного гошпитального прибил, когда за картами деньгами хвастаться стал.

— Федор! — позвал Непейцын. — Слышал, что Александр Васильевич рассказывал? Бедный Сарафанчиков в госпитале помер.

— Слышу-с. Жалко их очень, — отозвался Федор.

— Вот и воздаяние за патриотизм, — вздохнул Сергей Васильевич. — Сидел бы в соляном магазине и был бы цел…

— Ничего, скоро французов добьем, и с тем горе все кончится, — уверенно сказал Якушкин. — Нынче генерал от штабных слышал, что в Пруссии поголовное ополчение, из Англии оружие на кораблях привозят, порох, пушки, седла. Австрийцы уже на марше…

— Я тоже слышал, — кивнул Чичерин. — Но представьте, как сердце сжималось хоронить людей, от горячки или поноса погибших, когда могли в бою с пользой для отечества помереть.

Когда гости ушли, Федор сказал:

— Небось Михельсонов барин в ополчение не пошел.

— А ты почем знаешь? — удивился Непейцын.

— Как же-с! Через Невель когда ехал, псарей его видел, которых в солдаты сдавать прислал, таково его ругали…

Через день Якушкин привел к Сергею Васильевичу заехавшего на их бивак Паренсова, одетого во все новое — от шляпы до сапог.

— Здравствуйте, дорогой штабс-капитан! — обрадовался Сергей Васильевич. — Каким вы франтом!

— Поздравьте его капитаном, господин полковник, и с тем еще, что от отца зависеть больше не будет, — сказал Якушкин.

— Неужто батюшка ваш скончался?