Дорогой чести

Первым городом по выходе из Тюрингенского леса был красивый Мейнинген. В нем гвардия встала на дневку, и этот отдых особенно запомнился Непейцыну. С вечера поместившись в чистом домике ремесленника переплетчика, он был вымыт Федором в деревянной бадье, которую его слуги внесли в комнату и налили горячей водой При этом Федор пояснил, что здесь все так моются, потому что по глупости бань не знают. Выспавшись в чистой постели, Сергей Васильевич был напоен приветливой хозяйкой вкуснейшим кофе и, с трудом объясняясь по-немецки, спросил, что здесь достойно внимания. Немец ответил, что ранее всего городская библиотека с двадцатою тысячами томов, для которой он работает. А в герцогском дворце — картинная галерея и кабинет медалей.

Вечером Мейнинген показался Непейцыну невелик, и теперь он спросил хозяина, сколько же тут жителей.

— Vier Tausend, — ответил важно переплетчик.

— Четыре тысячи! Меньше Великих Лук — и есть городская библиотека?.. Одеваться! — приказал Сергей Васильевич Федору.

По чистеньким улочкам дошел до герцогского дворца. В залах застал уже нескольких офицеров своего и других полков. Хорошо знавший по-немецки прапорщик Муравьев-Апостол переводил подписи, помещенные под картинами.

— А знаете, Матвей Иванович, что тут есть и общественная библиотека? — спросил Непейцын.

— Слышал, господин полковник, — отозвался Муравьев-Апостол. — Якушкин здесь раньше всех побывал и уже туда отправился. Удивительно, не правда ли? Вы ведь городничим были?..

— Потому о сем и думаю, — кивнул Сергей Васильевич.

Осмотрев музей, направился в библиотеку, где в большой читальной комнате с глобусом посредине, за столами также застал офицеров, просматривавших книги и альбомы. Другие стояли у шкафов, читали надписи на корешках. Здесь неожиданно встретил Паренсова. Позвали с собой Якушкина и пошли в дом переплетчика.

— Ну, что в штабах слышно? — спросил Сергей Васильевич, когда уселись и Федор захлопотал вокруг стола.

— Что в виде тризны по восьмидесяти тысячам человек, оставленных под Лейпцигом, осыпаем друг друга орденами, — отозвался Паренсов. — Мы — очень щедро пруссаков и австрийцев, они нас — куда более сдержанно. Государю из Лондона привезли орден Подвязки, за что отдаривают принца-регента Андреем Первозванным. А еще пришел из Петербурга в главную квартиру целый обоз с серебряными медалями за тысяча восемьсот двенадцатый год. Так что вскоре украсимся еще одной наградой, как сказано в описании оной, «на голубой ленте, на груди носимой».

— Бог с ними, — нетерпеливо сказал Непейцын. — Планы каковы насчет военных действий?

— Тут, пожалуй, все идет своим чередом, — уже серьезно ответил капитан. — Одна за другой сдаются в тылу нашем французские крепости, в коих дурень Наполеон оставил гарнизонами до ста тысяч войска. Нам они вреда не принесли, а ему в поле вот бы как пригодились. Еще доказательство, что корсиканец перестал быть военным гением и недели его власти сочтены.

— Ну уж недели! — усомнился Якушкин. — Из Гишпании войска подтянет и во Франции есть же резервы. А потом, как мы на их землю вступим, разве не начнется война народная, как у нас было?

— Вот и видно, Иван Дмитриевич, что ты с пленными не говоришь, — возразил Паренсов. — Все одно твердят: «Надоели Франции войны, всех молодых парней из деревень под метелку вымели». А партизаны из городских торговцев много ли стоят?..

* * *

18 октября при Ганау перешедшие на сторону союзников баварцы под командой Вреде — того самого генерала, что в 1812 году сражался с Витгенштейном, — пытались преградить дорогу Наполеону. Но французы разметали полки недавнего союзника, и шестидесятитысячная армия Наполеона, перейдя Рейн, вступила в отечество. Чуть больше года прошло с выхода Наполеона из Москвы, а русские стояли на границе Франции.

Войскам дали месяц отдыха. Дипломаты совещались — теперь отвечали Наполеону на его предложения, сделанные у Лейпцига. А командиры полков хлопотали о новой обмундировке солдат и особенно о сапогах. Гвардия отъелась и отоспалась в окрестностях Франкфурта. Потом двинулась на Гейдельберг и Фрейберг.

Погода стояла сухая и мягкая, без морозов — в декабре-то! Дороги прекрасные, марши не спешные — прогулка, да и только. На груди у всех блестели новые медали. Офицеры повторяли стихи поэта Батюшкова, адъютанта генерала Раевского:

И час судьбы настал! Мы здесь — сыны снегов!

Под знаменем Москвы, с свободой и громами.Стеклись с морей, покрытых льдами,От струй полуденных, от Каспия валов…

В конце декабря начался переход союзников через Рейн. 1 января 1814 года на французскую землю вступила русская гвардия.

* * *