Дорогой чести

— Еще вчера, когда со стрелками в лесу французов отбивал.

— А еще кто?

— Легко ранены Чаадаев-первый, Щербатов, Муравьев-Апостол…

— А убитые?

— Знаю пока только князя Броглио-младшего… Ну, лежите, примочки холодные до завтра держать надо…

— А сражение-то как? Здесь только грохот слышен.

— Выиграно, говорят. С гор всё новые наши полки спускаются.

Вечером Федор с Кузьмой уложили Сергея Васильевича в коляску и со всем полковым обозом отъехали дальше в тыл. Только устроились на ночлег, как кто-то перед палаткой окликнул Федора.

— Пожалуйте, ваше превосходительство, не спят, сейчас трубку выкурили, — отозвался слуга.

Через минуту Потемкин присел у походной кровати:

— Ну, напугали, Сергей Васильевич! Мне сказали, будто убиты вместе с конем. Лежит, говорят, и голова в крови.

— Бирт утверждает, что всё пустые ушибы, — сказал Непейцын. — А вот о Чичерине, Ефимовиче и Броглио от него услышал. Но расскажите, Яков Алексеевич, почему от Дрездена отступили.

— Почему? — переспросил генерал. — Мудрый Суворов говаривал, что «австрийцы великие мастера битыми быть»… Вот и здесь они сначала опоздали, потом сдавались целыми полками, потом заявили, что патронов нет. Двадцать пушек отдали! Тьфу, союзники!.. А слышали, что генерала Моро там смертельно ранило? Вот судьба-то! А что нонче Остерману-Толстому руку оторвало?

— А кто ж командовал?

— Ермолов.

— И завтра опять то же?

— Конечно, если Вандам не отступит… Говорят, государь запретил пешую гвардию в огонь пускать. Вчера и нынче знаете сколько солдат в полку выбыло? Сказать страшно! Истинно, как спартанцы при Фермопилах. Более девяти сотен…

— Кто-то в моей роте остался! — вздохнул Непейцын.

— Да, будет гвардии памятен Кульм! Берегли, берегли, и вот…

Неожиданно для Сергея Васильевича и, должно быть, для себя Потемкин громко сглотнул слюну и отвернулся.

В эту ночь Непейцын почти не спал. Ныли ушибы, особенно затылок. Думал о том, что со светом снова бросятся друг на друга тысячи людей, и жив ли тот ефрейтор, который донес его с товарищем до обоза, о раненых, что маются сейчас в тяжких страданиях, о Чичерине и Ефимовиче. Вспоминал мягкие серые губы Голубя на своей ладони, его привычную поступь и то, как слушался одной правой шпоры…

Утром, когда под Кульмом снова заревели орудия, Федор, жалостно качая головой, менял своему барину примочки. У самого только прошли кровоподтеки, а тут на-ка — Сергея Васильевича как изуродовали!..

— А куда Голубю пуля попала? — спросил Непейцын.

— В лоб, под челку. Крови меньше, чем из уха, помните?..

Через провозимых мимо раненых до обоза доходили слухи о ходе боя. К двум часам дня все было кончено. Пушки умолкли, и вскоре к Теплицу повели целые полки пленных французов.

Подробности боя рассказали Сергею Васильевичу навестившие его под вечер Толстой и Якушкин. Удар с фронта наших войск и второй, с тылу, полками, спустившимися с гор, заставили французов прорываться назад, к Пирне. Только трети корпуса это удалось, другую треть считали убитыми и ранеными, двенадцать тысяч во главе с Вандамом сдалось в плен. Всех удивляло, отчего Наполеон не пришел на помощь своему генералу, который ждал его появления до последней минуты.

Сидели за чаем, когда у палатки раздался топот коня, и, замешкавшись, чтобы снять шляпу с высоким плюмажем, вошел Властов.

— Утром испугали раненые, которых в Прагу везли, будто тебя убили. Только сейчас генерал ваш успокоил, — сказал он, расцеловав друга. — Прошу, господа, не спешить, а то буду стеснен, нарушив ваше посещение.

Когда офицеры ушли, Федор снял нагар со свечей, и стало видно, как постарел Егор Иванович, с тех пор как расстались.

— Вот хорошо, что ты цел! — напрямик сказал Непейцын.

— И сам не знаю как, — пожал плечами Властов. — Из бригадных Пятой дивизии я один уцелел под Дрезденом. Фролов ранен, Луков убит.

— Тот, что солдатский сын?

— Да, брат, кончилось его бранное поприще. Только полгода генеральские эполеты носил. Но сколь неудачно все дело под Дрезденом! Пришли, когда с малым боем взять могли, дождались Наполеона и, положив бездну людей, отступили ни с чем. Да еще чуть Вандаму в зубы не попали, отчего вами жертвовать пришлось… А слышал ли, что и генерал Мелиссино в тот день убит?

— Сын Петра Ивановича?

— Да, единственный. И не то жаль, что убит, наша судьба такая, а что зря… Ну, посетовал, покряхтел, убедился, что ты жив, и поеду к своей должности. — Властов взялся за шляпу.

— А Моро-то какой конец! — сказал Непейцын.

— Да, из Америки приплыл и через неделю от французского ядра пал. Пленные говорят, будто ту пушку сам Наполеон навел. Увидел в трубу нашего государя со штабом, а убил Моро, своего давнего соперника. А знаешь ты про рану Дорохова?

— Нет, я думал, он воюет. Читал последнее, что Верею взял.

— А потом при Малоярославце ранен в левую пятку. И горе в том, что пятка не заживает. Чистый Ахилл… Говорят, он первым донес светлейшему о движении французов на Калугу и первый им дорогу преградил. Значит, уже в историю вошел…