Дорогой длинною

Через час они будут в Грузинах. И что там? Как встретят? Примут ли?

Илья сам не ожидал, что будет так бояться встречи с жениной роднёй.

Особенно с Яковом Васильевым. Варька рассказывала - отошёл сердцем старик… Дай бог, конечно, если так, а вдруг нет? Ох, что будет… Думать не хочется! Илья в сотый раз напоминал себе, что ему, Смоляко, уже не двадцать лет, а, слава богу, тридцать семь, что он не мальчишка, а всеми уважаемый цыган со своими лошадьми, с огромной семьёй; наконец, что у него самого скоро будут внуки, - но ничего не помогало. Решив про себя, что в случае чего они в тот же день уедут из Москвы - и тогда уже никакие Настькины слёзы не помогут! - Илья немного успокоился.

Позади осталось сонное купеческое Замоскворечье, сверкающая витринами модных магазинов Тверская, шумная, запруженная извозчиками Садовая, и впереди мелькнули кресты церкви Великомученика Георгия в Грузинах.

Начались знакомые места. Илья даже забыл о своей тревоге и, как Настька, завертел головой, вспоминая. Вот трактир "Молдавия", самый "цыганский" в Москве, куда они всем хором заваливались после рабочих ночей в ресторане - пить чай и наливки да хвастаться доходом. Вот Живодёрка, такая же узкая и грязная, без мостовой, с лужами вдоль домов, с курами и поросятами, роющимися в пыли. Вот развалюха Маслишина, которая прежде вся была забита студенческой братией. Маслишинский дом ещё больше осел на одну сторону, покосился, облез до дранки, но окна были распахнуты настежь, и до Ильи донёсся молодой басок, нараспев декламирующий что-то на нерусском языке. Видно, по-прежнему Маслишин жирует на студентах… Ага, а вот "Заведение" мадам Данаи, - стоит себе, не падает, и вывеска на дверях та же, зелёная, хоть и полинявшая малость. Бог ты мой, а вот и хозяйка! Сидит перед крыльцом на старом стуле и вяжет, суетливо двигая спицами, а у ног её две девицы увлечённо разбирают клубки. А сразу за "Заведением" показался Большой дом.

И здесь всё по-прежнему. Те же деревянные, облезлые, когда-то голубые стены, то же покосившееся крыльцо с некрашеными, потемневшими от дождя перилами, та же сирень в палисаднике, те же распахнутые окна с геранью на подоконниках и с кружевными занавесками. Илья, помедлив, ударил кулаком в запертую дверь.

Та открылась быстро, и на порог вышла девушка. Длинные косы её были растрёпаны, поверх кое-как застёгнутого платья была наброшена шаль: очевидно, девчонка недавно проснулась. Под мышкой она держала отчаянно сучащую ногами кошку.

– Здравствуйте, ромалэ. Вы к кому? - суховато спросила она, подняв взгляд на пришедших.

Илья тихо охнул, сделал шаг назад. От внезапного страха вспотела спина.

Отчётливо и ясно, словно это было вчера, встал перед глазами солнечный день Масленицы семнадцать лет назад, тёмная кухня Макарьевны, он, Варька и Настя, молча сидящие по углам, сгорбившийся за столом Митро с опущенной на кулаки головой, а из-за стены - бабий шёпот, топот ног, низкие хриплые стоны Ольги, красавицы Ольги - первой жены Митро. Она умерла тогда от родов, но… Но разве это не Ольга стоит перед ним сейчас? Высокая и тонкая, с матово-смуглым лицом, тонким носом с горбинкой, тяжёлыми косами, густыми бровями… И смотрит так же, как тогда, вот только… глаза почему-то зелёные. Зелёные, как трава в болоте.

– Чяёри, чья ты? - едва сумел выговорить он.

– Я - арапоскири… - девчонка тоже не сводила с него глаз, лицо её стало испуганным.

– Маргитка! - выручила Варька, выглянув из-за спины Ильи. - Своих не узнаёшь? Я это, тётка Варя! Зови отца, мать, тёток зови! Кричи - Смоляковы приехали!

Девчонка кинулась в дом, бросив кошку. Та прыснула в кусты сирени.

Илья, приходя в себя, шумно вздохнул, помотал головой.

– Варька, так это что же… Митро дочка?

– М-гм… - вздохнула Варька. - Почти. Это же Маргитка. Забыл, что ли?

Ольги и Рябова дочь. Ты же её двух дней от роду на руках носил.

– Бог ты мой, - только и сумел выговорить Илья.

Варька потянула его за рукав, и он, неловко споткнувшись на пороге, вошёл за ней в дом. Сразу же из сеней они попали в большую нижнюю залу, у окна которой, как и семнадцать лет назад, стоял величественный рояль.

С первого взгляда Илье показалось, что тут и не изменилось ничего. Тот же продавленный диван с потёртым на подлокотниках бархатом, ряд стульев у стены, гитары, висящие на стенах с выгоревшими обоями. Вот только портрета над роялем раньше не было… С полотна на Илью смотрела молодая Настя в своём белом платье, чинно сидящая в кресле. Глаза, тёмные и большие, полные слёз, глядели в упор; казалось, вот-вот по смуглой щеке пробежит прозрачная капля.

– Взгляни… - тихо сказал Илья, оборачиваясь к жене.

– Вижу, - эхом отозвалась Настя. И добавила вполголоса что-то ещё, но этих слов Илья уже не услышал, потому что по всему дому захлопали двери, а по лестницам застучали каблуки.

"Смоляковы! Настя! Илья! Варька!" - доносилось отовсюду. Из дверей, с лестниц в залу вбегали цыгане - молодые, незнакомые. Стоя у порога, Илья молча смотрел на их удивлённые лица. Все - чужие, словно не в тот дом попал.

Неужто никого из прежних не осталось?