Дорогой длинною

– Н-ну, предположим… Допустим… - Алексей Петрович пририсовал одной из рожиц рожки и отложил карандаш. - А что вы ещё говорили по поводу пляски, которой якобы тоже не существует? Как же это тогда у Лескова?..

– Да оставь ты в покое сочинителей, Алёша! Такие же Владимиры Ленские, как и ты… Марья Дмитриевна! Марья Дмитриевна, нельзя ли тебя на минуточку? - позвал Заволоцкий, и Илья, повернувшись, убедился, что "Марья Дмитриевна" - это не кто иная, как Маргитка, с комической важностью подошедшая к столу. Сенька с дивана, улыбаясь, наблюдал за ней.

– Что изволите, Владислав Чеславыч? - с улыбкой спросила Маргитка, опираясь рукой о столешницу. Тот невольно улыбнулся ей в ответ.

– Видишь ли, Маша, у нас тут профессиональный спор. Не покажешь ли ты начало своей "венгерки" - то, как ты танцуешь в ресторане, медленную часть?

– Для вас всегда с удовольствием, - церемонно поклонилась Маргитка. – Эй, кто там есть? Илья Григорьич, подыграй-ка!

Она взглянула на Илью смеющимися глазами, повела плечами и, не дожидаясь аккомпанемента, пошла плясать.

Илья видел эту её пляску много раз. И в ресторане, на сверкающем паркете, и на кладбище, когда она кружилась, босая, по траве, и дома, среди цыган. И всякий раз сладкий вздох замирал в горле, когда он смотрел на эти плавно поднимающиеся, как крылья, руки, эту тонкую талию, этот узкий мысок туфельки, скользящий под подолом. Он чуть было не выругался от возмущения, когда прямо посреди пляски Заволоцкий резко сказал:

"Спасибо, довольно" - и Маргитка застыла с поднятыми руками.

– Ну, знаете ли, Владислав Чеславыч! - обиженно выпалила она. - Барышнями своими в балетном классе так командуйте, а я…

– Ну, что ты, Маша, - досадливо поморщился Заволоцкий, - у меня в мыслях не было тебя обидеть, и, я уверен, сегодня ты ещё станцуешь мне всё до конца… но позволь вопрос. Была ли ты в этом сезоне в театре на балете?

– Была, как не быть… - растерянная Маргитка даже забыла о своей обиде и совсем по-детски затеребила край платка. - На "Лебединое озеро" бегали на Пасху.

– Ну вот, что и требовалось доказать! - удовлетворённо воскликнул Заволоцкий, откидываясь на спинку стула. - Алёша, эти её па-де-де, эти батманы тебе ничего не напоминают?

– Но не хотите же вы сказать… - медленно начал сочинитель.

– Именно! Именно что хочу сказать! Обычное привнесение балетных па в русскую "Барыню". А зимой она насмотрелась в Петровском парке "Черкесских плясок" и два месяца скакала в ресторане, как балаганный чёрт. Купечество в восторге - как же, цыганские страсти! А потом были выступления в "Эрмитаже" эфиопской царевны Рузанды, и пожалуйста - эти переплетённые руки и запрокидывания корпуса!

– То есть…

– Манера, мой милый! Манера исполнения, наложенная на танцевальные движения, только и всего. И, заметь, всё равно какие движения - балетные, народные, псевдоэфиопские и бог знает какие ещё! То же самое, что делают севильские гитаны и румынские лаутары. Я не удивлюсь, если в следующем сезоне наши цыганки запляшут "Танго смерти" - говорят, оно в большой моде в Париже…

Маргитка, видя, что на неё не обращают внимания, надменно задрала подбородок и отошла от стола.

– Змея, а не человек, - пожаловалась она Илье. - Сидит, смотрит, слушает – и всё ему не так! И песни не те, и пляски не такие, и двадцать лет назад голоса были, а сейчас - смех один…

Тот только пожал плечами, не поняв из учёного разговора и половины.

– Раз не нравится - чего ходит?

Маргитка фыркнула, что-то ответила, но Илья уже не услышал её. Потому что в двух шагах, у другого окна, негромко запела Настя.

Он совсем забыл, что жена тоже находится здесь, в этой комнате, в двух шагах от него. Настя стояла лицом к окну, глядя в тёмный сад, где шуршал дождь. Её стройная фигура в чёрном платье казалась статуэткой. Свечи бросали мягкий свет на её высокую причёску, играли искрами на браслетах.

Настя пела вполголоса, явно для себя, но Илья расслышал слова. Давно она это не пела.

Как хочется хоть раз, последний раз поверить…

Не всё ли мне равно, что сбудется потом?

Любовь нельзя понять, любовь нельзя измерить,

Ведь там, на дне души, как в омуте речном…

В зале один за другим смолкли разговоры. Илья давно привык к такой реакции на пение жены, но и у него уже побежали мурашки по спине. Дэвла… и откуда в ней это? Понимая, что надо бы подойти и подыграть ей, раз уж всё равно все слушают, он не мог сделать ни шагу и лишь стоял и смотрел на стройную и прямую спину Насти, на блеск свечей в её волосах, на тонкие пальцы, лежащие на подоконнике. Она сама повернулась к нему. Оглядев зал, чуть улыбнулась, взглядом попросила: помогай. Илья хорошо помнил этот романс и сразу же нашёл вторую партию. Настя подошла к мужу, встала рядом, и дальше они пели вместе.

Проглянет солнца луч сквозь запертые ставни,

И всё ещё слегка кружится голова,

И в памяти ещё наш разговор недавний,

Под струнный перебор звучат твои слова…