Дорогой длинною

Она так и не повернулась к нему. Не повернулась даже тогда, когда Кузьма лёг рядом. Он не знал, о чём Данка думала в ту ночь. Оба они не спали, оба молчали, притворяясь спящими. Но когда наутро Кузьма сказал, что хорошо бы ему сходить в "Аркадию" и попросить работы, Данка согласилась. В тот же вечер Кузьма уже стоял в зале "Аркадии" с гитарой в руках вместе с другими цыганами. А через месяц едва оправившаяся после болезни Данка пришла туда же - и на другой же день газеты уже захлёбывались восторженными сообщениями о появлении в Северной Пальмире великолепной цыганской певицы из кочевого табора.

Всё же Данка не прогнала его. Не прогнала даже тогда, когда первые же выступления в ресторане принесли ей оглушительный успех. Немолодая уже певица из Москвы в считаные дни затмила примадонн хора Алексея Васильевича, про неё написали в "Северной пчеле", у дверей "Аркадии", как когда-то возле "Яра", начали собираться толпы поклонников, и было ясно, что бывший муж Дарье Степной больше не нужен. Но, к удивлению Кузьмы, Данка не гнала его, и вскоре он перестал ломать голову - почему… Значит, так ей было лучше. Он ни на что не рассчитывал, ничего не ждал. Чего ждать, на что рассчитывать после того, как Данка семнадцать лет подряд видела его, в дым пьяного, перед своим домом на Воздвиженке? Слава богу, что хоть согласилась взять его своим гитаристом - и за все годы выступлений в "Аркадии" не выбрала другого, хотя музыканты в хоре были хоть куда.

Пить Кузьма бросил - причём сам не заметил как. Данка, дети, ресторан, выступления, поиски дешёвой квартиры заняли всё его время, и лишь осенью он спохватился, что третий месяц не пьёт ни капли. Поняв это, Кузьма даже рассмеялся. Подумал: расскажи цыганам с Живодёрки - не поверили бы, хоть сто раз крестно забожись… Все знали, и сам Кузьма был уверен в том, что после стольких лет запойных пьянок человек стать прежним не может. Но что-то произошло, и Кузьма даже собирался забежать в Исаакиевский собор воткнуть свечку святому Николе-исцелителю, но, конечно, позабыл. Не до Николы тогда было.

Всё, казалось, налаживалось потихоньку. Кузьма нашёл домик Фомича, отставного солдата-пехотинца, который мучился от старческого одиночества и охотно принял на постой цыганскую семью. Дети тоже были пристроены, Мишка даже бегал в церковно-приходскую школу учиться грамоте, а семилетняя Наташа крутилась по хозяйству с той взрослой сноровкой, которой обладает любая цыганская девчонка. Кузьма и Данка работали в ресторане, слушать Дарью Степную съезжалось пол-Петербурга, как-то раз приезжали даже великие князья, и Данка до сих пор хранила их подарок: кольцо с огранённым капелькой рубином.

Но бог не любит, чтобы у людей всё было хорошо. Кузьма чуть не умер со страха, когда однажды во время исполнения своего коронного романса "Я ласкала, целовала" Данка вдруг оборвала пение и поднесла руку к груди.

Кузьма шагнул к ней, но она с застывшей на лице улыбкой едва заметным движением приказала ему продолжать играть. И допела весёлую песенку до конца, и, лишь уйдя из зала в заднюю комнату, упала на диван с серым, искажённым болью лицом.

– За доктором послать, девочка? - впервые за всю жизнь Кузьма осмелился назвать её так.

– Уйди прочь, ты пьян, - сквозь зубы сказала она.

Данка часто говорила это. Кузьма не решался спросить: видит жена или не видит, что он давно не пьёт. За доктором всё-таки послали, и тот решительно заявил: никаких волнений, никаких выступлений, полный покой и тёплый климат. Тем же вечером Кузьма предложил Данке бросить всё и ехать на юг, но та, не дослушав, встала и ушла. Он пришёл к ней в ту ночь, как всегда, не зная: оттолкнет или нет? Данка не оттолкнула. Но и не сказала ни одного слова до самого рассвета. Кузьма не переживал: привык.

Потом были ещё два приступа, оба - во время выступления, и оба раза Данка уже не смогла допеть романс до конца. Цыгане начали шептаться о том, что Дарья Степная "долго не протянет". Сам хоревод Алексей Васильевич как-то раз тихо спросил у Кузьмы - не собирается ли он всерьёз лечить жену? Кузьма ничего не ответил: ведь всё решала Данка. А она и слышать не хотела о том, чтобы оставить ресторан, с какой-то болезненной хваткой цепляясь за эту блестящую жизнь. Она даже сменила репертуар и теперь вместо любимых жестоких романсов пела смешные шансонетки и незамысловатые песенки вроде "Ну целуй, не балуй" и "Я цыганка, дочь степей". Публике это понравилось; когда Данка в своём красном платье, картинно изогнувшись, блестя глазами, пела вальс "В час роковой" и звонко играла голосом на верхних нотах, ресторан ревел от восторга. А Кузьма, стоя за спиной жены и машинально аккомпанируя, читал про себя "Верую" и надеялся: хоть бы сегодня пронесло. Иногда проносило, иногда - нет. Но, скажите на милость, что теперь-то делать?

Взглянув на ходики, Кузьма увидел, что уже четвёртый час утра. Свеча в стакане почти полностью догорела, превратившись в плавающий в растопленном воске чуть тлеющий фитилёк. Кузьма допил холодный, ставший горьким чай, взял стакан со свечой и пошёл к Данке.