Дорогой длинною

– Илья, пойдём! - сердито сказала она. - Хватит с тебя, прошу, пойдём.

Вставай, чёрт!

Илья не шевелился. За столами-бочонками вновь раздался смех; самые любопытные стали подходить ближе. Резко повернувшись на какую-то скабрёзность, Роза схватила со стола бутыль и запустила ею в говорившего:

– Да чтоб у вас кишки из зада повылазили! Воши портяночные!

Бутыль просвистела над головами босяков, разбилась о стойку, и выскочившая из-за неё Феська так рявкнула на своих гостей, что в кабаке разом стало тихо: хозяйки побаивались. А Роза уже снова трясла Илью:

– Пойдём! Ну, пойдём! Хватит, дурья твоя башка, ведь подохнешь!

Вставай, да ходу отсюда!

Вцепившись в рубаху Ильи, она с силой потянула его на себя, и он, ворча и шатаясь, начал подниматься. Роза поддержала его, повлекла за собой.

Посетители "Калараша" проводили цыган озадаченными взглядами. Феська деловито поправила повязку на лице и принялась сгребать веником осколки бутыли. Последний закатный луч блеснул на разбитом окне и погас.

*****

Похмелье было жесточайшим. Больше всего на свете Илье хотелось, чтобы у него вовсе не было головы и нечему было бы гудеть, трещать и разламываться на части. Тошнило так, что, казалось, вот-вот вывернет наизнанку, в горле стоял кислый ком, всё тело ломило, как после хорошей драки.

Временами откуда-то всплывал мокрый ковш с кислыми щами, на лоб шлёпалась холодная тряпка, чей-то голос успокаивающе ворчал, чьи-то руки придерживали его над ведром, чьи - Илья не мог разглядеть. Несколько раз он путем колоссальных усилий задавал какой-нибудь связный вопрос, но сверху падало короткое: "Заткнись", - и Илья подчинялся. Эта жуть продолжалась целую ночь и целый день. На вторую ночь он заснул мёртвым сном.

По вытертому красному одеялу скакали солнечные пятна. Илья с трудом приподнял голову с подушки, осмотрелся. Удивлённо подумал, что находится никак не в кабаке Феськи, где уже привык просыпаться. Впрочем, всё казалось знакомым - и лошадиная шкура на стене, и протёртый до основы основы ковёр на полу, и глиняные стены, и помидоры, дозревающие на подоконнике, и пёстрая вылинявшая занавеска, откинутая на гвоздь, и обшитый лентами бубен, лежащий на грубом нескоблёном столе… Протерев кулаком глаза, Илья приподнялся на локте, обернулся - и остатки сна как рукой сняло. За его спиной, на постели, в рубашке, с распущенными волосами, обхватив руками колени, сидела и смотрела на него Роза Чачанка.

– Очухался? - спокойно спросила она. - Голова как?

– Слава богу… - машинально ответил Илья. - Роза, а… А я здесь откуда?

Роза фыркнула:

– Да уж, знамо дело, не сам пришёл.

– А как же?..

– Балда.

Она отвернулась. Установив среди помидоров на подоконнике осколок зеркала, принялась с руганью дёргать гребнем недлинные курчавые волосы. Илья отвалился на подушку, лихорадочно соображая: для чего ей это понадобилось?

С какой стати? И сидит, чертовка, мучает свои космы, вместо того чтобы поиметь совесть и объяснить ему хоть что-нибудь… Скосив глаза, он увидел, что Роза, прихватывая волосы красным платком, с усмешкой разглядывает его.

– Не думай много, морэ, голова расколется! Ну, да, да, это я тебя из "Калараша" уволокла и к себе доставила.

– Зачем?!

– Захотелось так, - пожала она плечами.

Илья упрямо мотнул головой:

– Объясни толком!

– Да пошёл ты, ласковый! - неожиданно огрызнулась Роза, уронив зеркало на постель. - Ты кто такой, чтобы я тебе объясняла, да ещё и толком?! Отвяжись! Сделала - и сделала!

Илья помрачнел. Не глядя больше на сердитую Чачанку, сдёрнул со спинки кровати свои штаны.

– Ты чего это? - удивилась Роза.

– Пойду я, вот что.

– Куда это ты пойдёшь? - спросила она, и Илья, уже привставший было, опустился обратно.

Наступила тишина. Илья смотрел, не моргая, в испещрённую трещинками стену, и в голове у него медленно, словно вареники в кипятке, всплывали воспоминания о том, что случилось до запоя. Настя, поющая с освещённой эстрады, её полные слёз глаза, испуганное и растерянное лицо… Князь…

Варька, с ненавистью кричащая: "Прокляну, я прокляну тебя!" Маргитка…

Вот оно, главное, самое главное, - ушла Маргитка! Илья зажмурился. С тоской подумал: и на что, старый валенок, надеялся в свои сорок три? Что она до гроба эти его выкрутасы терпеть будет? Ушла и унесла ещё не родившегося ребёнка, ушла… потому что к этому всё и катилось с самого начала. Ведь она так и не простила его. Не простила за тот серый дождливый день в Москве, когда он отказался от неё, когда сказал: "Уезжай со своим Паровозом"… А она тогда ждала от него совсем других слов. Не забыла. И не смогла простить.

Потому и выставляла себя шлюхой перед цыганами, вертела подолом перед первым встречным… И, может быть, утешалась немного, глядя на то, как он, Илья, лезет на стену от этого. И не боялась его даже тогда, когда он её бил, и смеялась ему в лицо. Столько лет изводили друг друга - зачем? Ну ладно Маргитка - девчонка, глупая, злая на весь мир, но он-то, он - старый мужик, у которого мозгов-то поболе должно было оказаться? Зачем он это делал?

А затем, что идти было больше некуда. Вот и всё.