Дорогой длинною

Целыми днями она лежала в постели, безропотно пила приготовленные Макарьевной отвары, содрогалась от приступов кашля. Ночью, мечась в жару, просила пить, днём дрожала от озноба. Митро больше не приходил. Другие цыгане, уже знавшие о том, что потаскуха-Олька ни с чем, голая, босая и беременная, вернулась на Живодёрку, демонстративно перестали заходить в гости к Макарьевне. Имени Ольги никто вслух не упоминал, о ней не говорили, но то одна, то другая цыганка, оглядываясь, ловила в сенях за рукав Варьку и шёпотом расспрашивала: как она? В самом ли деле готовится рожать? Правда ли, что Митро заходил к ней, собирался убить, и только Макарьевна не дала свершиться смертному греху? Варька злилась, отмахивалась: "Дуры! Ничего не скажу! Зайдите да спросите у неё сами!" Однажды на улице её остановила Настя.

– Как Ольга?

– Да не очень хорошо, - растерянно ответила Варька. - Ты, если хочешь, зайди к ней… а?

– Да нет, - на минуту Настя задумалась. - Ты, если что понадобится, сразу ко мне беги. Я Митро передам. А то он ведь сам теперь удавится - не зайдёт… Понятно?

– Понятно, - вздохнула Варька. Рассказывать об этом разговоре она никому не стала.

Как-то раз Ольга попросила:

– Мне бы книжку какую-нибудь… Макарьевна, нет у тебя?

– Я достану! - вызвался Кузьма. Натянул кожух, схватил шапку и унёсся на Тишинку.

Илья, опустив гитару и изумлённо разглядывая Ольгу, спросил:

– Ты грамотная? Училась?

Потрескавшиеся губы Ольги дрогнули в улыбке.

– Ещё в Туле. Три года при церкви обучалась. Учёна не много, но читать хорошо умею. Когда с Прокофием Игнатьичем жила - много прочла. Его-то нету целыми днями: то в присутствии он, то в лавке, то с покупателями в трактире, - а мне скучно. Он мне много книжек приносил, и с картинками, и серьёзные. Раз сочинение графа Толстого приволок, уж я мучилась-мучилась с ним!

Две недели сидела, а там ещё и по-французски! Бросила, нет, говорю, Прокофий Игнатьич, не могу, воля ваша. А он, лиходей, хохочет-заливается… – глаза Ольги наполнились слезами, она махнула рукой и умолкла.

Через полчаса прибежал Кузьма, возбуждённо потрясающий растрёпанной книжонкой:

– Вот! Дорогущая вещия, пятнадцать копеек отдал, а продавец, жила такая, полтину без пятака просил! Я насмерть торговался, чуть весь голос к чертям не сорвал. Господина Гоголя сочинение, "Вечера на хуторе" называется, нервным барышням читать не следует! Вот только первого листа и конца нету… И середину малость крыса поела да бросила - видать, не понравилось ей. Будешь читать, Ольга?

– Буду. - С постели протянулась исхудавшая рука. - Хотите - вслух стану?

Заинтересованные цыгане с готовностью придвинулись ближе. Илья даже позвал из кухни сестру, но явившаяся вместо Варьки Макарьевна решительно отменила чтение вслух:

– Ты в своём уме, Олька? И так в чём душа держится, прозрачная вся.

Устанешь, опять ночь промечешься. Хочешь читать - читай сама. А вы, голота, брысь отсюда!

"Голота" нехотя потянулась к двери. Макарьевна заботливо поправила Ольге подушки, придвинула ближе керосиновую лампу, постояла рядом, подождав, пока цыганка устроится с книгой на краю стола, и лишь тогда ушла обратно в кухню.

– Вот если бы и мне читать… - с завистью сказал на другой день Илья.

Ольга, только что закончившая пересказывать ему и Кузьме "Ночь перед Рождеством", подняла брови:

– Совсем не умеешь?

Илья только вздохнул. В таборе, где никто не знал ни одной буквы и даже дед Корча сроду не держал в руках книжки, он не особенно мучился своей безграмотностью. Ему даже в голову не приходило сожалеть об этом. Но в Москве хоровые цыгане более-менее разбирались в грамоте, Илья видел книги у Митро и Насти, и даже Кузьма вполне сносно разбирал по складам названия вывесок. Сначала Илья считал, что выучится этому так же быстро, как игре на гитаре, но учитель азбуки из Кузьмы был никакой, а просить Митро было стыдно. Понемногу Илья смирился с тем, что, видно, придётся ему помирать неучёным, и даже убедил себя, что надобность в грамоте для ярмарочного кофаря невеликая. Но сейчас, жадно слушая приключения лихого кузнеца, оседлавшего чёрта, он снова пожалел о своей дремучести.

Вот бы самому прочесть! Там, дальше в книжке, Ольга говорила, про русалок и колдунов… Да бог с ними, с колдунами, - хоть бы вывески читать!

– Хочешь, покажу?

– Взаправду? - недоверчиво спросил он. Тут же оглянулся на дверь. - Макарьевна заругается.

– А мы тихонько. - Ольга задумалась. Затем велела: - Принеси уголь из печи.

Илья вышел. Вернулся с огромной тлеющей головешкой. Ольга рассмеялась, закашлялась, замахала руками:

– Куда такое полено, дэвлалэ, маленький нужно! Ну ладно, садись сюда, – взяв головешку, Ольга начертила на скоблёной половице две сходящиеся наверху палочки, соединила их в середине перекладиной. - Запоминай, чяво.

Это - "аз"…

Вернувшаяся через час с базара Макарьевна застала в горнице замечательную картину. Ольга, подбоченившись, сидела в подушках и требовательно спрашивала у Ильи:

– Ну, какой из себя "аз"?

Илья, вспотевший и лохматый, мучительно чесал в затылке. Затем, радостно ударив кулаком по лбу, выпаливал: