Дорогой сновидений

Они летели над бездной, скользя воздушными духами — призраками по границе миров. Ветер — вечный спутник странников трепал волосы, заплетая тонкие локоны в косы, насвистывая тихую песню, лишенную слов, расстилая мелодию словно тропу-невидимку.

Над головой поблескивали звездами неведомые миры, столь далекие, что один путь до них занял бы целую вечность. А внизу, под ногами быка вздрагивали отражения, крошась на искры сгоревших костров и исчезая в скрывающейся в бездне пустоте, лишенной не только света и мрака, жизни и смерти, но и пространства и времени — тех сущностей, из которых, словно продольных и поперечных нитей, ткалась ткань мироздания.

Бог наклонился к уху девочки, прошептав:

— Смотри!

— Что? — Мати вскинулась, закрутила головой, ища то нечто, еще более удивительное и восхитительное, что хотел показать ей Эрра.

— Вон, впереди! Это шатер Куфы, моего города!

— Куфа! — прошептала девочка.

Ее глаза уже начали различать впереди яркое красное свечение, застывшее подобно закатному солнцу над побледневшей, лишившись с уходом дня всех красок и надежд, землей. Мгновение, что в обычном мире пролетало стремительно быстро, здесь, на границе пустоты, застыло навеки, позабыв о времени, которое было не властно над этим осколком мироздания.

Казалось, что они несутся навстречу жаркому, всесжигавшему солнцу, приближаясь к нему ровно настолько, насколько удаляясь от всего остального. Алый диск становился все ближе и ближе, он рос, готовый покрыть собой всю землю и остановился только тогда, когда все оказалось разделенным на две равные части — серая безликая пустота позади, и кровавая, вечно переживающая последнее мгновение своего существования стихия отрицания впереди.

Отрицание всего ведет к ничему, а отрицание пустоты? Нергал впервые задумался над этим. И ему вдруг стало страшно: зачем же он сражался с сущим всю минувшую вечность, если строил то же, что и разрушал? В чем смысл борьбы, когда победа оборачивается поражением, а поражение победой?

Нет, он упрямо мотнул головой. Ему не нужно задумываться над этим. Все должно остаться таким, какое есть. Ведь он — бог погибели, разрушитель, бич мироздания. Раз оно терпит его, позволяет оставаться, не гонит прочь, за грань пустоты, несмотря на всю его ненависть и ярость, значит, он нужен ему таким. Мироздание строится на противоречиях. А он — главное из них…

Улыбка скользнула у Нергала по губам. Ему понравилось эта мысль. Она возвеличивала его, наделяя все тем смыслом, который прежде он видел лишь в сражении. Но радость от победы так быстро угасает, а горечь поражения не забывается никогда. Теперь же он может одинаково радоваться и поражению, и победе, выигрывая и от того, и от другого.

Он взглянул на свою маленькую спутницу, мысленно благодаря за то, что она помогла ему понять нечто очень важное, способное стать основой новой вечности, вечности, где всему будет противостоять не ничто пустоты, а иное бытие, нечто… Он пока сам не знал, каким это все будет, просто знал, что будет.

Тем временем бык достиг высокой городской стены, окружавшей Куфу со всех сторон, являясь одновременно знаком достижения цели для тех незваных гостей, которые осмелились направиться сюда и сумели преодолеть узкую грань-дорогу, лежавшую между двумя безднами, и чертой, ограничивающей свободу жителей красного города, которые — демоны, духи и призраки, — были не вольны покидать городские стены иначе как выполняя волю своего хозяина — бога погибели.

Эрра спрыгнул вниз, на камни узенькой площадки, висевшей на подобие горной террасы над бездной.

— Спускайся, милая, — сказал он, протягивая девочке руки, спеша помочь слезть вниз.

Та быстро скатилась с мягкого лохматого бока быка, не отводя ни на миг восхищенного взгляда своих лучистых глаз с горящих особым, алым пламенем камней, слагавшихся в городскую стену.

— Эрра, здесь так красиво! — взволнованным шепотом промолвила она, заставляя своего спутника с удивлением взглянуть на нее, когда никто никогда не говорил о красоте этих мест. О могуществе, о силе, властности — да, но не о красоте, ведь Куфа была призвана внушать пришедшему к ней не восхищение, а благоговейный трепет, даже не страх — панический ужас, заставлявший душу дрожать от близости своего конца…

Он качнул головой, не уставая удивляться этой маленькой смертной, которая вела себя так, словно она была над всеми: людьми, демонами, богами, — пламень, не знавший ничего, кроме горения, ветер, летевший на крыльях мечты вперед.

Бог поднял голову, чтобы еще раз оглядеть свои владения, словно стремясь убедиться, что они не изменились за время его отсутствия.

Но нет же: все было как прежде — и дыхание жара, способное иссушить душу, и ужас падения, от которого дух отстоит всего лишь на шаг, и боль осознания того, что пути назад нет. Однако же, за всем этим было что-то еще…