Дорогой Жан...

П. С. День спустя, 8 октября. К сен-бьефскому кладбищу снова тянется воронья процессия плащей и зонтов. Это странно: вчера я был в деревне, но не слышал разговоров о чьей-либо смерти. Хотя и сам спуск, и прогулка по улицам помнятся мне сквозь туман сонливости. Надо будет спросить доктора Мартена, кто составит мне компанию в новоселье на кладбище. Жан, я шучу, пытаясь отогнать странный холод, что охватывает меня при попытке вспомнить, что же я все-таки слышал в Сен-Бьефе. Будто сон, который осознаешь все хуже после пробуждения, и лишь краткими мгновениями он всплывает в памяти.

9 октября. Я вспомнил. Ее звали Жюстин Карабуш. Блеклая, словно добела выгоревшая на солнце девица, разносившая заказы в кабачке Клоделя. Как я мог забыть? Несчастная покончила с собой, удавилась, кажется… Это было два дня назад, как раз седьмого. И чего стоят все мои рассуждения, Жан, перечеркнутые тупой безнадежностью смерти?

4

8 октября 1933 года

г-ну А. Леграну

Кан, отель «Дюссо»

от демуазель Ортанс Дерош

Авиньон, ул. Монфрен, 16

Дорогой Андре,

Сказать, что твое письмо меня удивило и встревожило, значило бы не сказать ничего. Как ты мог так легкомысленно отнестись к службе! — подумала я поначалу. Однако если все так серьезно и страшно, как ты пишешь, то мне остается лишь молиться о благополучном исходе вашего предприятия. Конечно, узнав о преступлении, ты не мог остаться в стороне, и сильнее моей гордости за тебя только мое же беспокойство. Матушка здорова, она часто вспоминает о тебе, и я, разумеется, ничего ей не скажу, чтобы не тревожить. Новый аптекарь составил превосходную мазь, от которой ее суставам стало лучше настолько, что вчера она взялась готовить твое любимое варенье из позднего крыжовника, начиненного грецкими орехами и изюмом. Хоть я и говорила, что справлюсь сама, но ты же знаешь матушку: для нее мы всегда останемся теми же малышами, что по очереди таскали варенье из буфета, никогда не выдавая друг друга. Я подозреваю, что в глубине души она остереглась доверить мне изюм, совсем как в детстве, когда я могла объесться его до болей в животе. Андре, какими глупыми и незначащими, верно, тебе кажутся наши домашние заботы по сравнению с тем, чем ты занят. И как жаль, что я не могу помочь ничем, кроме сочувствия. Но мои мысли и молитвы всегда с тобой. Я верю, что ты не позволишь твориться злу, только прошу: поберегись и сам. Остаюсь ждать письма,

твоя кузина Ортанс.

5

12 октября 1933 г

Почтамт города Сент-Илер-де-Рье,

Г-ну Мерсо до востребования

От г-на К. Жавеля,

Тулуза, ул. Св. Виктуарии, 12

Пьер

,

Слава богу, ты объявился. Да, я сунул нос, как ты изволил выразиться, в письма Леграна и даже не думаю стыдиться этого. Должен же кто-то приглядывать за вами обоими, хотя бы пока вы не встретитесь. Не могу сказать, что проникся твоей безумной теорией, даже с учетом выкладок юного парижского таланта, но если предположить, что она верна… Пьер, ты знаешь, что я не полицейский, а чиновник и бумажный червь, но стоит подумать, что вы можете оказаться правы, как меня продирает озноб и хочется сделать какую-то глупость. Например, оказаться рядом с вами, будто от меня может быть какой-то прок в расследовании.

Но вот… Ты, конечно, сам уже понял, что в окружении погибших следует искать человека, который живет в данной местности не больше года, раз уж Он постоянно переезжает. Человека респектабельного, внушающего доверие… Признаться, Пьер, я боюсь поверить, что ты прав и подобное чудовище может ходить среди людей. Не осуждай меня за это, прошу. И еще мне кажется, что тебе определенно стоит не упускать из виду Леграна с его изысканиями. Пусть ты Бульдог, но у этого молодого человека упорство и чутье норной таксы, и я слегка побаиваюсь, что он сунет свой длинный нос в нору, где окажется кто-то пострашнее хорька.

П. С. Лавиньи — обоих — я тебе никогда не прощу, это даже не обсуждается. Разве только весь этот кошмар закончится и ты вернешься в департамент.

* * *