Доржи, сын Банзара

— Ты зачем сюда приехал? Кто тебя приглашал? Как смел Мархансай-бабая перед всеми позорить? Ты кто — судья или большой чиновник, чтобы решать, кто прав, кто виноват? Немедленно убирайся отсюда, а то плохо тебе будет, дурная голова. До седых волос дожил и не образумился…

— Подождите, зайсан. Объясните: что я неправильного сказал Мархансаю?

— Замолчи, слушать тебя не буду… Поли, если он останется здесь, отвечать будете вы. Еще казаками называетесь… Пятидесятник ашабагадского караула… Пожалуюсь атаману, он твоего Банзара по головке не погладит. — Тыкши повернул коня и поскакал, провожаемый всеми собаками Ичетуя.

— Я не хочу делать вам неприятности, — задумчиво проговорил Хэшэгтэ. — Нужно уходить.

— Не уезжайте, дядя Хэшэгтэ. Если зайсан придет, мы скажем, что вы давно уехали, — вмешался Доржи.

— Поживите хоть несколько дней, — уговаривали и Бадма с Харагшаном. — Мы вас спрячем.

— Нет, дорогие мои… Я ни в чем не виноват. А невиноватые не прячутся.

— Что за скверный человек этот Тыкши! — покачала головой мать.

— Ругать его бесполезно. Не упрекаем же мы ворону за то, что она каркает, а не поет соловьем… Его не переделаешь. Надо уходить, я и так загостился.

Хэшэгтэ сложил свои пожитки, оделся. Попил чаю на дорогу. Мать завернула ему мяса и масла, принесла теплые носки и рукавицы. Он взял палку, поцеловал ребятишек. На прощанье сказал Доржи:

— Я передал тебе, Доржи, что мог. Но все это — только первый пригорок, первый твой шаг к знаниям. Учись русской грамоте. Будешь знать ее — крылья у тебя вырастут.

Старик замолчал. Потом вновь заговорил:

— Среди русских много умных людей с хорошей душой. Я пойду сейчас по улусам и всюду буду рассказывать про русскую женщину Марию, которая взяла в свою семью сиротку бурятку. Пусть радуются люди ее доброму сердцу. И слушай меня, Доржи. Всем, кто откроет мне полог своей юрты, я буду рассказывать о богаче Мархансае. Пускай никто не подъезжает к его коновязи! Пусть все честные люди сторонятся его!

Он еще раз поцеловал ребятишек, пожелал всей семье сытно и тепло жить.

Мальчики и мать проводили его до мостика через Ичетуй. Дядя ушел на север, в незнакомые дали…

А ведь дядя так и не успел ножны золотом покрыть, не услышал Доржи и его молитвы о том, чтобы хозяин не поднимал ножа на добрых людей…

Когда дядя скрылся за поворотом дороги, Доржи разрыдался, как маленький…

Через несколько дней приехал молодой парень и увез дорогой сундучок, который постоянно напоминал Доржи о его умном, хорошем дяде Хэшэгтэ.

У ТВОЕГО ОТЦА ЕСТЬ НАГАЙКА

Дядя Хэшэгтэ рассказал Доржи много смешных небылиц, трогательных легенд и чудесных улигеров. Он не жалел сил, чтобы научить мальчика грамоте. Самое интересное на свете, говорил дядя, — это книги.

Для неграмотного книги — что? Так, пустые крючочки на бумаге, рогатые и хвостатые загогулины. А для грамотного — мудрые наставления, описания далеких стран, жизни богов и баторов, загадки и сказки или грозные повеления высоких нойонов.

Как говорил Хэшэгтэ-нагса? Где-то далеко и давно жил ученый человек. Он написал мудрую книгу. Сам он, может быть, уже умер, а книга его все живет, люди ее читают, и человек, как живой, со всеми разговаривает… Понравились Доржи эти слова. Дядя Хэшэгтэ зажег у него в душе огонек, который всю жизнь теперь не погаснет, такое окно открыл, которое никогда не захлопнется.

И еще дядя Хэшэгтэ рассказал, что у русских много хороших книг. В тех книгах обо всем написано — что было, есть и что еще только будет. Каждая страница, верно, с золотой буквы начинается. Хоть бы кто-нибудь одну страничку потерял. Нет, не теряют. Наверно, пуще глаза берегут эти книги.

Может быть, надо было удрать тайком из дому, уйти с дядей? Ходили бы они везде вместе, смотрели, как люди живут… Доржи все кожи, все серьги увидел бы, которые Хэшэгтэ-нагса сделает, все его мудрые слова запомнил бы… А потом, если бы соскучился без матери и отца, без братьев и товарищей, без своей Хоройшо — самой горластой собаки улуса, прибежал бы домой. В Ичетуй каждый, наверно, дорогу покажет…

По матери он скоро соскучился бы. Такой мамы ни у кого нет. Она угадывает даже то, чего Доржи и сказать не успел. Едва замерзнут у негр ноги, как она протягивает теплые носки; только проголодается, как она ставит перед ним чугунок с едой. Издали увидит Доржи и сразу узнает, с какой новостью он бежит домой. Все по лицу у него читает, как грамотный по книге. Необыкновенная мать у Доржи!

Но Доржи не может во всем слушаться мать. Она не велит Доржи ссориться с мальчиками. Особенно наказывает дружить с Даржаем, сыном Ухинхэна. «Вы с ним в один день родились, — говорила она. — Ты утром, а Даржай к вечеру. Мать у него заболела, так я вас обоих грудью кормила. Значит, Даржай тебе вроде брата приходится». Пускай Даржай будет братом. Ну, а если Даржай задается, как же не подраться с ним? Нет, взрослые многого не понимают. Правда, Доржи теперь не до драк. Он из юрты почти не выходит. Все мысли у него о книгах. Даже улигеры Борхонока так, пожалуй, не занимали его, даже о Рыжухе перед скачками столько не думал.