Досье Сарагоса

Прямой и быстрый ответ Красной армии был абсолютно адекватен угрозе смер-ти, которой подобно было промедление.

Игнорирование опасности, исходившей от сверхстратегических доктрин Никиты Хрущева и его людей, неизбежно вело к быстрому упадку Красной армии с ее неотъемлемой и органической собственной судьбой, одно из проявлений кото-рой, способность к быстрому континентальному развертыванию «от Берлина до Синьцзяна», абсолютно не было единственным — сколь ни важным — проявлени-ем стратегической оборонной доктрины. За выбором Н. С. Хрущевым военной доктрины на самом деле стоял иной, совершенно иной выбор. Речь шла о диа-лектическом отрицании, а затем и разрушении всей национальной, метаполити-ческой и неотъемлемо харизматической миссии Красной армии в том виде, в каком она была определена генерал-полковником С. М. Штеменко и его «базо-выми геополитическими группами»: сохранением национальной целостности, самого бытия и национального сознания советского народа, то есть Великой Советской России, иными словами, и, прежде всего, ее «полярного предназна-чения», в строгом, чисто «штеменковском» смысле.

Для «базовых геополитических групп», действовавших в недрах Красной армии под «полярным» руководством генерал-полковника С. М. Штеменко и его лю-349

дей, а также тех, кто стоял за ними — точнее, того, что за ними стояло, — Крас-ная армия была прежде всего «неотъемлемым состоянием сознания».

Дублируя Коммунистическую партию, она должна была стать тем, чем Коммуни-стическая партия стать не могла в принципе, ибо была лишь бессмысленной, темной структурой, выброшенной на поверхность в качестве чисто внешней приманки. Красная армия должна была стать, причем срочно, живой связующей тканью, формой и образом жизни. На более глубоком субверсивном уровне — «внешним», «коллаборационистским» проводником «подземной миссии» Рус-ской Православной церкви, а на Украине и в странах Балтии — подпольной Ка-толической церкви. Должна была зажечь вечный огонь над мировым прахом.

Отчуждаемая от национальных задач и постепенно уничтожаемая секретариа-том Коммунистической партии с его ядерной «хрущевской линией», с его ото-рванной от народа «преторианской гвардией» технических «внутренних наем-ников», Красная армия все яснее видела, как ее отрезают от живого социально-го и национального дыхания советской жизни, подчиняют «единственно вер-ной» линии Коммунистической партии. Необходимо было быстро реагировать, и Красная армия отреагировала немедленно, поставив ценой отказ от любого вмешательства, любого отчуждения ее тайной «полярной линии» как внутри, так и вовне. И вовне?

Разумеется, и вовне. Как только глава ГРУ генерал-полковник С. М. Штеменко добился для служб военной разведки стран восточного социалистического бло-ка постоянного и равного участия в постановке и осуществлении общих опера-тивных целей, равно как их истолкования и использования, а затем принял на себя руководство штабом Объединенных Вооруженных Сил государств — участ-ников Варшавского договора, он установил право национальных представи-тельств в руководстве Варшавского договора на прямое участие в разработке и определении линии «социалистического фронта» Восточной Европы. Это приве-ло его к конфликту, сначала со сторонниками исключительно советского коман-дования армиями Варшавского договора, соглашавшимися разве что на фор-мальное участие других делегаций в деятельности штаба.

Ситуация, парадоксально напоминающая борьбу обергруппенфюрера Бергера, который, будучи ответственным за европейские негерманские отряды войск СС (Waffen SS), отказался — и не он один — от всякого германского преобладания в командовании, а также в статусе солдат, унтер-офицеров, офицеров и генера-лов Waffen SS, равно как и от германской доктринально-идеологической исклю-чительности в разработке послевоенного «нового великоконтинентального ев-ропейского послевоенного порядка».350

Полагаю, историко-политические аналогии уместны. Вспомним о драматиче-ских, более чем исключительных обстоятельствах запуска французских страте-гических сил ядерного устрашения генералом де Голлем именно тогда, когда с помощью крайне темного «алжирского дела» французской армии была нанесе-на тяжелая рана. «Объективные обстоятельства» этого «дела», разыгранного сомнительными игроками именно тогда, когда «один бросок позволяет все об-рести или все потерять», как говорил, почти галлюцинируя, генерал де Голль Пьеру Жоксу, неумолимо потребовали осуществить срочный запуск француз-ских ядерных сил стратегического устрашения, и это с необходимостью про-изошло в необходимое время.

Страшная, ужасающая аналогия возникает между авиакатастрофой, оборвав-шей жизнь генерала Жоржа Эльере, которого должны были вот-вот назначить на пост командующего французскими ядерными силами, трагического протаго-ниста «алжирской пьесы», и той, в которой погиб — по причинам, нами указан-ным, — маршал С. С. Бирюзов, выступавший активным сторонником использования межконтинентальных советских стратегических ракет. Сходство, как и смысл, событий более чем очевидно.