Дотянуться до моря

Вечернее производственное совещание в тот день, что бывало нередко, перетекло в «посиделки с устатку». Махнули уже и по рюмочке, и по две, и по четыре. Когда кончилась бутылка пафосного тогда «Юрия Догорукого», Аббас достал из своего объемного саквояжа литруху Hennessy, и со словами: «Я ж так и не прописался!» водрузил ее на стол. Все восприняли это с энтузиазмом, и даже Саша Качугин получил по телефону индульгенцию от своей мегеры Риты. Пили, говорили, смеялись. Когда возник дефицит тостов, выяснилось, что сегодня — день Метрополитена. Мне вспомнилось, что через деда Павла и бабку Анну я имею к этому дню самое непосредственное отношение и поднял тост за метростроевцев. Аббас тост горячо поддержал, оказалось, что его дед по матери, Иван Колосов, тоже в тридцатые строил метро в знаменитой бригаде имени Кагановича. «Да ладно! — не поверил я. — В бригаде Лазаря Кагановича? Гонишь!» «Отвечаю, в натуре! — вскакивая, чиркнул ногтем большого пальца себе по горлу Аббас. — Век Вольво не видать!» Все расхохотались, шумно выпили. Вскоре, выйдя с Аббасом покурить, я рассказал ему краткую историю своих деда и бабки по отцовской линии. Было очень похоже, что они и Аббасов дед Иван работали в одно время и в одной и той же передовой бригаде. Аббас — не знаю уж, спьяну или взаправду — божился, что помнит, как дед рассказывал, что сама красивая девушка в бригаде была Аня Хорошева, да увел, мол, у него ее из-под носа нахальный бригадир. Я мотал головой, не веря, что возможны такие совпадения, мы с Аббасом пили еще, потом на брудершафт, целовались и пили снова. Аббас велел звать его Абиком и говорил, что я ему теперь, как старший брат. Все разъехались, а мы с Абиком напились совершенно, стали звонить по саунам, потом долго что-то плели женам, передавая для пущей достоверности друг другу трубку. Это был первый раз, когда я разговаривал с Ивой Эскеровой, а Аббас — с Мариной. Потом в сауне мы всю ночь трахали по кругу одних и тех же девок, пили, обнимались и обращались друг к другу не иначе, как «брат». На следующий день, придя более-менее в себя, я дома разыскал старую фотографию, сделанную осенью 1934 года. На выцветшем фото — человек двадцать пять — тридцать молодых парней и девчат — строителей метро окружили Кагановича — носатого, усатого, в фуражке. На стене тоннеля — лозунг с высказыванием Сталина. Все улыбаются, глаза воодушевленно горят. Все лица на фото аккуратно пронумерованы, а на обороте — еле видны выписанные пером от руки фамилии и инициалы всех, кто на фото, по номерам. Каганович — № 1. Мой дед П.Костренев шел там под номером 11, рядом с ним, 12-й — А.Хорошева, моя бабка. Номер 28 достался парню, снятому в профиль, причем были видны только ухо и глаз, остальное заслонил затылок человека под номером 29. В списке на обороте 28-м числился И.Колосов — Аббасов дед. Я, собственно, не удивился — с самого начала было очевидно, что рассказ Аббаса вряд ли может быть выдумкой. Но все же, получив такое неоспоримое подтверждение тому, что наши с Абиком деды вместе превращали московское подземелье в самое красивое в мире метро, плечом к плечу сражались с прорывами, плывунами и оползнями добавляло какого-то особого смысла нашему вчерашнему немного мультяшному, густо замешанному на алкоголе и распутстве братанию. Правда, заметил я на этом фото и в записи на обороте две странности. Во-первых: взгляд И.Колосова единственного не был обращен на Кагановича, он был обращен на моего деда, и если бы не ветхость снимка, исказившая лица, можно было бы поклясться, что смотрит Абассов дед на моего как-то не очень дружелюбно. Во-вторых, запись «28. И.Колосов» на обороте фото единственная была зачеркнута двойной линией другого цвета и нажима, чем все остальное написанное. Но в тот момент мой похмельный разум не придал этим странностям никакого значения, и я убрал старое фото в шкаф.

Скоро Аббас стал совершенно незаменимой, органической, неотъемлемой частью нашей компании. Мы с ним поделили стройку, а Саша смог полностью сосредоточиться на торговых делах. Отношения между нами, и так бывшие отличными, после выяснения истории с дедами-метростроевцами и последовавшим братанием стали еще ближе. На людях мы друг другу «выкали», — он звал меня «шефом», я его — Аббас Мерашевич. Но наедине он становился Абиком, а он меня звал — Арсением или тоже «шефом», но уже на «ты». Вполне естественным развитием отношений было бы начало «дружбы семьями», которого, кстати, у нас с Сашей Качугиным так и не произошло — Рита и Марина невзлюбили друг друга при первом же знакомстве. А первое приглашение в семью Эскеровых мы с женой получили летом того же года, на празднование дня рождения Абикова родного дяди Бориса. Праздненство должно было состояться на даче недалеко от Шараповой Охоты, где Эскеровы-старшие уже много-много лет снимали небольшой домик с участком земли на живописном берегу Нары. Марина восприняла приглашение с энтузиазмом, активно готовилась к поездке, но захворал Кир, и я поехал один.