Дотянуться до моря

Его глаза были нервно прищурены, но в них пульсировала насмешка. Как тогда, на первом собеседовании, мне жутко захотелось сгробастать наглеца за лацканы отливного пиджака и вышвырнуть из кабинета, но я снова не сделал этого. Вместо этого максимально сухим тоном я сказал:

— Излагай.

И Аббас изложил. Когда с заказчиком, о котором шла речь, велись переговоры, он готов был взять у нас и сантехфаянс, и кухню, и еще кучу мебели, всего тысяч на полтораста баксов, но категорически не соглашался на срок поставки 90 дней — не больше 60-и, и баста. Тогда Аббас решил схитрить и, не будучи уверен, что может меня убедить, самостоятельно подменил страницу в контракте.

— В результате имеем, — подвел черту Аббас. — Если торгаши сорвут срок не больше, чем на тридцать дней, то при штрафных санкциях в ноль-одну процента в день это составит аж три процента, или четыре с половиной тысячи долларов. На другую чашу весов падает сто пятьдесят тысяч долларов оборотки, в которой сидит минимум пятнадцать процентов чистой прибыли — двадцать две с половиной тысячи. Так благо или вред я принес организации?

Я не знал, что сказать. В очередной раз я пасовал перед совершенно неординарным алгоритмом мышления этого человека. Я сгреб бумаги со стола, порвал напополам и выбросил в корзину.

— Объяснения приняты, — хмуро сказал я. — Вопрос закрыт.

Я не глядел на него, но кожей чувствовал, как его ироничная жжет мне висок. Аббас встал, молча направился к выходу, но уже в дверях остановился.

— То есть, принеся организации прибыль, которой в противном случае не было бы, ты не считаешь, что я прав, шеф? — задумчиво спросил он.

— Нет, — честно ответил я. — Не считаю. Деньги — это хорошо, но не всяким путем.

— Что ж, в следующий раз я буду осмотрительнее в выборе путей, — иронично сказал Аббас и вышел из кабинета.

Я с досадой посмотрел на закрывшуюся за ним дверь и хрустко сломал в руке карандаш. Я злился и не мог определить, на кого больше — на Аббаса, или на себя. Ну, чего меня не устроило в простом и изящном способе, которым Аббас решил с виду нерешаемую проблему? Чего я пустился в досужее морализаторство? Было ли это твердым моим убеждением, что не всякие пути хороши, или просто я завидовал Аббасу, в очередной раз доказавшему, что моей собственной игре он может быть лучше меня? Я не знал, а, может быть, просто не хотел дать себе честный ответ на этот вопрос.

«Жирный» заказчик с Рублевки в результате заказал все у нас, и Аббас, у которого после вскрытия его маленькой аферы козырей против «торгашей» стало существенно меньше, вопрос «ребром» о работе с этим заказчиком больше не ставил. Напряжение в наших с ним отношениях внешне никак не проявлялось: все так же были веселы вечерние «посиделки» в конторе с непременным его участием, Марина и Ива с детьми снова вместе поехали летом в теплые страны. Но что-то грозовое витало в воздухе, я хорошо помню это время и это ощущение приближающейся беды. И — грянуло. Август 1998 года, дефолт.

Курс доллара полетел вверх по траектории стартующей ракеты. Чтобы скинуть стремительно дешевеющие рубли, мы с Сашей решили оплатить в Италию все наши долги поставщикам, даже те, время по которым еще не пришло. Но в банках и на валютной бирже уже творилось черт-те-что, и наш платеж, который мы подписали 19 августа по курсу меньше 7 рублей за доллар, ушел «за бугор» в знаменательный день 9 сентября, когда курс был без копеек 21. Наш платеж уменьшился втрое, мы потеряли сазу больше 700 тысяч долларов. Посыпалась вся экономика страны. Банки не выдавали деньги с расчетных счетов, соответственно, не выплачивалась зарплата. Покупать сантехнику и заказывать новую мебель стало неактуально, продавщицы без дела слонялись по совершенно пустым залам магазина. «Просело» и большинство наших строительных заказчиков. Олигарх с рублевки приостановил работы и потребовал назад остаток аванса — 400 тысяч долларов. Кто-то, у кого работы были закончены, не мог заплатить по счетам и только молча разводил руками. Один прямо сказал: «Какой ремонт, какая мебель? Пока были ГКО (государственные казначейские облигации) я был богатый человек, а теперь я — нищий!» К ноябрю все работы на строительных объектах остановились.