В этот вечер мы нажрались, как свиньи, глубокой ночью оказавшись у него дома на проезде Шокальского. Вызвали девок, но из приехавшего на смотрины «веера» выбрали одну, по имени Катя, чем-то напоминающую Абикову жену, и с энтузиазмом одну на двоих до утра «разлиновывали» ее в супружеской постели Эскеровых. В редкие минуты, когда я всплывал из алкогольного полузабытья на поверхность реальности, мне казалось, что никакая это не Катя, а Абикова жена Ива, стоя надо мной на коленях, смотрит на меня похотливым взглядом, сотрясаемая сзади мощными ударами мужниных бедер.
Не то, чтобы наши отношения с Сашей Качугиным начали как-то портиться — нет, такого не было. Мы с Аббасом «стройку строили», они с Ритой — торговали. Прибыль от обеих форм деятельности мы сваливали в общий котел, и брали из него «для сэбэ» строго поровну. Но — былого безоблачного и безветренного взаимопонимания больше не было. Тем более, что торговая «голова» нашего двухголового бизнеса все чаще и чаще не помогала «голове» строительной, а мешала. С расширением торгового оборота задержки в поставках становились все более и более обычным делом, а это неизбежно самым негативным образом сказывалось на ведении дел у заказчиков ремонтных контрактов. Выяснения отношений с «торгашами» становилось обычным делом, и поскольку Аббас этим ввиду отсутствия отношений с Ритой заниматься не мог, вся эта склока легла на меня. Я пытался решать вопросы с Сашей, но он резонно отвечал, что он занимается финансами, и отправлял меня к Рите. С Ритой же говорить было бесполезно, она не могла и, главное, не хотела влиять на ситуацию. В конце концов мы с Ритой очень крупно поругались, и в нашей «торгашеской вотчине», магазине «Арми-Сан» я появляться перестал. Когда я рассказывал Аббасу результаты очередных бесплодных переговоров, тот, нервно заглатывая дым бесконечных сигарет, как бешеная муха носился по кабинету, зомбируя меня предсказаниями о грядущих проблемах то с одним, то с другим заказчиком. Как правило, заканчивались эти нервные разговоры прогнозами, что если мы с Сашей не разделим торговую и строительную ветвь нашего бизнеса, то «будут проблемы». «Будет мокрота, квас потечет!» — вспоминалось мне предсказание мадам Токарчук из незабвенной «Интервенции», и мне становилось плохо.
По принципу «в другом месте прибудет столько, сколько в одном убыло» охлаждение, вернее — некое иссушение наших с Сашей делах сопровождалось расцветом моих отношений с Аббасом. Как сокамерники, узкими стенами прижатые друг к другу, мы с ним были экстремально сближены обстоятельствами, совместной работой, общими интересами и проблемами, и количество общения не могло не перейти в качество. В 96-м году мы отправили наших жен с детьми вместе отдыхать на Канары, после чего отношения Марины и Ивы из приятельских стали дружескими. Стали — нечасто, но бывать друг у друга в гостях.
Особенно мне запомнился наш с Мариной визит к Эскеровым осенью 97-го года по случаю дня рождении Ивы. Восьмилетний Кир уже вполне мог быть дома один, и мы пошли без него. Зная восточную любовь Аббаса к шумным многолюдным посиделкам, я ожидал, что будет и Софа, и Борис с женой, и возможно, кто-то еще, но приглашены оказались мы одни. Вокруг нас одних кружилась хозяйка, заливающаяся счастливым румянцем всякий раз, когда я или Марина хвалили ее — неважно, за что: за сообразительность хлопающей своими глазками-бусинками пятилетней Дашуни, или чудесно приготовленного судака на пару с картофельным пюре. Когда в горло уже ничего не лезло, женщины уселись в кресла посудачить, а мы с Аббасом отправились на кухню курить. «Спор о добре и зле», как называли его потом в воспоминаниях его участники, разгорелся спонтанно, но стремительно и ярко. На основе случая с Димой-Заказчиком мы заспорили, где проходит граница между допустимым и недопустимым, что в конце концов перешло во вполне себе Фаустовско-Мефистофелевскую дискуссию. Я защищал сторону добра, Аббас утверждал, что глупо гнушаться зла, если оно приносит выгоду. Уложив Дашку, присоединились к курящим жены. Скоро и они были вовлечены в спор, причем Ива была полностью на моей стороне, Марина же находила частицы рационального в аргументации Аббаса. Потом на кухне появилась недопитая за столом бутылка водки, и спор закончился признанием ничьей и очередным пьяным братанием. Но что-то осталось в моей душе после того спора, какой-то колкий, очень нехороший осадок. Уж слишком утилитарную позицию защищал, дискутируя, Аббас, слишком мало в его логике было морали и слишком много — материи. «Где спать легла, там и родина», иначе не скажешь.