Дотянуться до моря

— Все, Сень, я больше так не могу, — всхлипывая, замотала головой Ива. — Ты прости, я дура была, когда тебя отталкивала, хрень какую-то писала. Возьми меня к себе, с собой, под свое крыло, я больше не буду выкобениваться. Простишь? Возьмешь?

Она подняла на меня свое заплаканное, в потеках туши лицо, и я понял, что она совершенно пьяна.

— Да, да, конечно, — ободряюще улыбнулся я.

Ива стянула с плеч простыню, вытерла краешком ткани лицо. Потом поднялась, сделала шаг, встала передо мной. Ее гладкий, в розовых пупырышках депилированных волос лобок оказался прямо у моих глаз. Взяла мои ладони, положила себе на бедра.

— Скажи, ты все еще любишь меня? — спросила она.

Я поднял на нее взгляд, через V-образный прицел ложбинки между грудей посмотрел ей в глаза. В них был коктейль из расслабленности, усталости, небольшого количества нежности, и все это замешано было на тревоге и беспокойстве. За себя? Близких? За свое будущее? За ответ на свой вопрос? Да, как-то совсем не так представлял я себе эту нашу встречу.

— Да, ответил я. — Конечно.

Ива нагнулась, выдохнула мне в губы густо пахнущий мартини поцелуй. Потом снова села на край кровати, опрокинулась назад, широко развела ноги.

— Иди, люби, иди, трахни меня! — сказала она, закрывая глаза. — Иди, я хочу тебя, я вся твоя. Иди, скорее!

Я опустился на колени между ее распахнутых ног, положил ладони на ляжки. Вход в ее лагуну напоминал сейчас приотворенную дверь с красноречивой табличкой: «OPEN». А разве не этого я хотел, не об этом мечтал? «Что, реконкиста?» — невесело подумал я про себя и сам ответил: скорее это напоминало процесс, для которого больше подходило английское определение «outbid»[xiv].

Но у каждого действия есть последствия. Примерно через год-полтора после нашего «воссоединения» в ответ на обязательный вопрос: «Как дела, как дома?» я начал получать от Ивы подробный отчет, что после периода относительного благополучия Аббаса снова выгнали с работы, и начался очередной сезон лайв-шоу «дурдом». Аббас заливает безделье водкой и, напившись, становится совершенно несносен. То он до глубокой ночи «выносит ей мозг» рассуждениями, кто виноват во всех его бедах (Ива всегда присутствует в этом списке под первыми номерами), то на полную громкость включает мусульманские песнопения вперемешку с «Владимирским централом». Подрался с соседом, пришедшим на этой почве выяснять с ним отношения. В редкие моменты просветления твердит, что ему необходимо срочно устоится на работу, ходит на какие-то собеседования, но возвращается злой, рассказывая, какие с ним общались идиоты и мудаки, или что он лучше подохнет с голоду, но за такие гроши работать не будет. Но поскольку с голоданием Аббас, мягко говоря, несколько приукрашивает, бюджет трещит по швам, Иве приходится отказывать практически во всем и себе, и Дашке. Я тут же лез за кошельком, выгребал все, что там было — тысяч десять-пятнадцать, — Ива отказывалась, краснела, но брала. И однажды, когда мы голые лежали рядом, она осторожно начала:

— Сень, а, Сень? Слушай, я знаю, как ты относишься к Аббасу и знаю, что он это заслуживает. Но он тоже сам очень переживает по этому поводу. Он тут просидел весь вечер, держась за голову и глядя в одну точку, а потом бухнулся передо мной на колени и говорит: «Я тебя умоляю, позвони Арсению Андреичу, попроси, чтобы он взял меня на работу! Что было, то было, но я все осознал и клянусь, что ему не придется жалеть о своем благородном поступке. Со мной он разговаривать не будет, я последний раз так ему наговнял с этим Пироговым, что и вспомнить тошно. А ты всегда ему нравилась, тебе он не откажет».

— Что, так и сказал: «Всегда ему нравилась?» — нахмурился я. — Может, он подозревает, что?..

— Да нет, — поморщилась Ива. — Просто, что я тебе нравлюсь, всегда было у тебя на лбу написано. Так что ему сказать? Что я позвонила, и ты отказал?

Я впал в глубокую депрессионную задумчивость. Единственно верным сейчас был ответ «да». Я неоднократно зарекался иметь с Аббасом какие-либо отношения, тем более деловые. Но отказать сейчас Иве — это выглядело бы… Это выглядело бы брезгливым отказом толстосума-покровителя бедной содержанке, осмелившейся попросить нечто из-за рамок ее нищих содержанческих прав. Пришлось бы объяснять, что, Ива, ты же понимаешь, это без связи с нашими отношениями, но я не могу, это же очевидно! Извини, не хотел огорчать тебя, но жизнь — такая сложная штука, и давай больше не будем об этом! И, кстати, дорогая, не соблаговолишь ли ты занять позицию № 17, мне пришла на ум презабавнейшая эротическая фантазия! И, как всегда, кроме соображений морали нашелся и чисто утилитарный аргумент. Мы к тому времени были на самом пике работы с Министерством, но мой руководитель этого проекта чем-то безумно раздражал г-жу Нарцыняк, и недавно она впрямую распорядилась его заменить. Я был этой просьбой жутко раздражен, но не отреагировать не мог. Я взял для решения вопроса приличествующий случаю тайм-аут, и время как раз истекало. По своему профессиональному опыту для замены Аббас подходил как никто другой.