Дотянуться до солнца

Влад осторожно поднял Алису на руки и занес в кладовку, пока Максим в полном исступлении продолжал бить головорезов. Достигнув цели, он усадил девушку на пол и бегло осмотрел, чтобы понять, насколько опасны ее раны. Она стонала от каждого его прикосновения. Ее тело и одежда насквозь пропитались кровью, поэтому трудно было сходу определить, где она ранена более серьезно.

— Как ты?

Алиса громко сглотнула, пытаясь привести дыхание в норму, и кивнула.

— Опа… опасно… рас… хо… дитесь…

— Я останусь с тобой, не волнуйся.

Максим, услышав эти слова, не сдержался и ворвался внутрь. Его телохранитель должен остаться с ним, а не… с его братом.

— Наружу! Она — моя!!!

Влад вскочил и со злостью схватил брата за ворот рубашки.

— Что ты сказал? Об этом нужно сейчас думать?

Максим закатил глаза и сжался от боли, пронзившей его до самой макушки. Его старший брат тоже зажмурился и отшатнулся, но его не отпустил, продолжая сжимать пальцами его ворот.

— Я сам окажу ей помощь, так что вали… Своим телохранителем я займусь сам…

Голос парня сорвался на хрип. Влад поднял руку, чтобы ударить его, но в этот момент почувствовал, как его потянули за штанину.

— Пять се… секунд… по… пожалуй… ста…

Старший оттолкнул от себя младшего и выскочил за дверь, стремительно врываясь в толпу и выпуская всю скопившую за последнюю минуту ярость наружу. Как бы он не хотел сейчас защитить Алису и разбить в мясо лицо Максиму, парень прекрасно осознавал, если они оба потеряют сознание здесь, это станет концом. Не для них, но для нее.

Далматинец схватился за голову.

— Почему меня окружают одни идиоты? А? — Он встал перед бывшим другом и скрестил руки на груди. — Но, признаю, с тобой это даже весело.

Абиссинец смотрел на него со злостью.

— Ублюдок!

— Хорошо-хорошо, согласен, я тоже ублюдок. Из твоих уст, конечно, это звучит несколько обидно, но ничего не могу поделать, таким уж уродился. Гены. Ты ведь знаешь? Моя мать была не очень хорошим человеком. Скажу больше, она была чудовищем. Ха-ха-ха… Но я ей очень благодарен. За что, спросишь меня? Нет? Эй, просто спроси, ты же сам хотел поговорить по душам.

Абиссинец сжал переносицу, а затем устало сполз по колонне вниз и уселся на холодный пол.

— За что?

Злость мгновенно испарилась, как только Далматинец вспомнил свою мать. Если вернуться назад, то именно она приложила нечеловеческие силы, чтобы искоренить у сына все нормальные человеческие качества. Шаг за шагом эта женщина сама проводила над ним эксперимент по взращиванию гения мирового уровня, не считаясь с ним и его желаниями. Ее интересовал только результат. И она его получила, несмотря на последствия и тот факт, что дожить до триумфа своего сына ей было не суждено. Как только ему предоставилась возможность решать, Далматинец лично убедился, что его родительница больше никогда не сможет предстать перед ним. Ее сын все-таки перевернул науку с ног на голову, но, возможно, к ее великому сожалению, будь она жива, об этом не знал никто, кроме нескольких десятков человек. И их оставалось все меньше.

— Это тоже весьма забавно и интересно. — Далматинец присел на корточки напротив Абиссинца, чтобы тот не мог отвести взгляда. — Она растоптала меня без зазрения совести… мою душу, мое сердце, мою жизнь… только чтобы достичь мировой славы за мой счет… раз ей самой этого не удалось… Ха-ха-ха… Но, несмотря ни на что, через столько лет я ей безмерно благодарен. Можешь поверить?! Я благодарен тебе, мамочка! Кто бы мог тогда подумать… Через столько лет эта женщина — мой идеал!

— Как ты можешь? Зачем вся эта тирада?

— Я хочу, чтобы ты понял наконец, друг Сашка, позади у меня ничего нет, мне нечего терять. И я растопчу любого, кто посмеет встать на моем пути. Даже тебя. Особенно тебя.

Абиссинец прислонился затылком к холодному мрамору колонны и закрыл глаза. Голос Далматинца, наполненный ненавистью, заставил его невольно вздрогнуть.

— Рано или поздно всех этих мразей, всех, кто мешает мне, я раздавлю и заставлю пожалеть о том, что они перешли мне дорогу. Финансист еще не знает, что я собираюсь с ним сделать. Все его богатство и окружение я уничтожу, а потом убью. Эта мразь умрет с мыслью обо мне, вот увидишь. Все, кто приносит ему деньги, жмет ему руку, улыбается его жене, любит его дочь, исчезнут. Ничего не останется. Кем бы мне не пришлось стать, и чем пожертвовать…

— Его дочь любит твой сын.

— Не смеши меня. Это твое большое заблуждение, и сегодня данный факт осознает именно мой сын. Завтра Кирин и не вспомнит о дочери этого вора, из-за которого мне пришлось восстанавливать так много исследований и ждать целых пять лет. Попомни мои слова.

Абиссинцу вдруг стало настолько тошно и противно от его холодного, без единой эмоции голоса, что он готов был прямо сейчас истошно взвыть на темное небо, разверзшееся над ними, словно оголодавшее загнанное охотниками животное. Ненависть, злость и насмешка, звучавшие вначале, внезапно превратились в поражающую равнодушием решимость. В свете фонаря только глаза Далматинца выдавали его истинные чувства.