– Вряд ли. Ребёнок в возрасте от 3 до 12 лет стремится к знаниям, ему требуется информация для усвоения. Если ему не дать информацию, которая его явно интересует, он заинтересуется чем-то другим, и ещё не факт, что это другое будет полезным.
– Относительно товарища Эльконина с его методикой – тут, я полагаю, одной этой экспертизой мы не обойдёмся, – заметил Хрущёв. – Я в ИАЦ справку по нему заказывал. В «той» истории его в 1961 году с букварём тоже обломали, но он – товарищ очень настойчивый и активный, и в 1983-85 годах своего всё же добился. В результате грамотность в стране упала ниже плинтуса. Кого родители не научили читать по нормальному букварю, те и писали «йожик» вместо «ёжик». Надо бы предусмотреть что-то, помимо предлагаемой экспертизы, например, перенацелить его усилия в более полезное русло. Скажем, подобрать ему сложную задачу из области детской психологии, чтобы он в неё по уши погрузился до самой пенсии, и о букваре своём не вспоминал.
– Согласен, – кивнул Келдыш. – Тут надо будет со специалистами посоветоваться, что именно ему поручить.
Как и опасался Никита Сергеевич, экспертизу «фонетического метода» провели, но Эльконина это не остановило. Вместе с объединившимися вокруг него сторонниками он продолжал попытки внедрения своего метода. Положение осложнялось их активностью и настойчивостью.
В итоге, чтобы отбиться от пропагандистов «фонетического метода», пришлось пойти на крайние меры. Эльконина и поклонников его методики вызвали на коллегию министерства просвещения. Председательствовал министр, Евгений Иванович Афанасенко, с которым Хрущёв и Келдыш поделились своими опасениями.
Выслушав «рекламные» заявления Эльконина и его сторонников, министр предложил провести эксперимент:
– Берём несколько групп детей, не умеющих читать, чтобы даже букв не знали. Эти группы обучаете вы, сами, по своему методу. По результатам сравниваем их с детьми из контрольных групп, учившихся по обычному букварю. Потом переходим к обучению письму. Эксперимент рассчитываем на 7 лет, с 3-летнего до 10-летнего возраста.
Если ваш метод даст лучшие результаты – примем его для более расширенного опробования в обычных школах и детских садах. Если результаты окажутся неудовлетворительными – вы все, дружно, лишаетесь работы, учёных званий и права преподавания в школах и прочих учебных заведениях, и едете работать в совхоз.
Для Эльконина, как раз в 1962 году защитившего докторскую диссертацию, такая постановка вопроса оказалась неприемлема. Его сторонники тоже не проявили энтузиазма:
– Простите, но так же нельзя! Нельзя сразу решать, в любом новом методе могут быть ошибки, но после их исправления метод будет вполне рабочим. Учёный должен иметь право на ошибку!
– Да. Но – до определённого предела, – ответил Афанасенко. – Что, если ваша ошибка потом аукнется всей стране тотальной неграмотностью населения? Вы предлагаете новую методику – вам за неё и отвечать. Не хотите отвечать – обойдёмся без вашего метода, кроме вашей, есть и другие методики обучения.
Поддерживавшие Эльконина психолог Василий Васильевич Давыдов, наставник Давыдова Пётр Яковлевич Гальперин, и прочие сторонники нового метода после такого поворота событий тоже не проявили энтузиазма. Одно дело – предлагать новую методику, и совсем другое – внедрять её самому, с полной мерой ответственности за результат. Вопрос внедрения «фонетического разбора» ещё некоторое время дискутировали, он периодически всплывал на различных совещаниях, но министр Афанасенко распорядился поставить в личном деле Эльконина пометку: «Опасный прожектёр. К предложениям относиться с осторожностью, тщательно проверять». Это была своего рода страховка на будущее, когда руководство министерства и страны поменяется, и новые руководители могут по незнанию принять необдуманное решение.
Программу младшей и средней школы Никита Сергеевич обсудил с министрами просвещения и культуры – Афанасенко и Фурцевой. Перед разговором он сам прочитал программу и методики, и сформулировал свои идеи и пожелания.
– Я тут посмотрел в сравнении, сколько часов было отведено на изучение литературы в дореволюционном реальном училище, и в нашей советской школе в 1939 и 1956 году. Учебная нагрузка только по литературе увеличилась с 2088 часов в реальном училище до 2750 часов в 1939-м и 2788 часов в 1956-м. Примерно такая же ситуация с пением (на тот момент предмет именовался «пение», а не «музыка») – со 112 часов увеличили до 234 в 39-м, к 1956-му уменьшили до 198. В то же время количество учебных часов на рисование и черчение сократилось с 720 часов до 429 часов в 39-м и 330 часов в 56-м.
Сейчас наша страна вступила в этап научно-технической революции. Вот скажите, товарищи, что детям в жизни понадобится больше и чаще – черчение с рисованием, или пение? И не велика ли получается нагрузка на учеников в целом?
Министры переглянулись. Вопрос Первого секретаря был задан явно не случайно.