Доверься жизни

Ночью все дольше. Вокруг – ничего, что развлекло бы взгляд. Оттого, что нет ориентиров, шагать тяжелее. Когда расстояние, которое надо одолеть, не можешь нарезать на куски, даже самые стойкие падают духом. При свете дня путник намечает промежуточную цель, собирается и сосредоточенно идет к заветному ориентиру, потом выбирает следующий и так до самого привала. Но в ночи мы бредем. Мрак, как чаща, высасывает волю. А потому нужен чертовски важный повод, чтобы куда-то идти: менты на хвосте, романтическое свидание. Или богатый внутренний мир, как у этих достоевсковских дураков, старцев и юродивых, которые странствуют во тьме ради умерщвления своих стоп и спасения души. Но, если нет в голове мыслей, куда можно зарыться, шагать под звездами – бесконечная голгофа.

Пётр проклинал их поход. Он плелся позади. За Эмилем, за его следами в снегу, за конусом света от фонаря. Уже который час его взгляд всюду натыкался на стволы: белые – у берез, черные – у кедров.

– Эмиль, ты уверен, что мы идем в нужную сторону?

– Заткнись, Пётр.

– Спасибо, ты меня обнадежил.

Должно быть, они шли уже часа три. Смотреть на часы Петр не решался. Для этого нужно было остановиться, снять рукавицы, задрать рукава сначала пуховика, потом свитера, – в общем, довольно муторная операция, так что он предпочел жить вне времени. Снег был глубокий, каждый шаг давался с трудом. Два часа они ехали по дороге, потом оставили грузовичок на обочине, в сотне километров от деревни, надели снегоступы и пошли напролом, строго на юг. Эмиль поклялся головой своего племянника, что идти всего восемь километров. Он ориентировался по американскому навигатору, купленному год назад в Петербурге, но Пётр не слишком доверял этой пластмассовой коробочке, настроенной на спутники НАТО. Как можно верить, будто штука размером с кусок мыла станет связываться с космосом и получать координаты с точностью до метра в этой забытой миром тайге?

– Эмиль!

– Что, Пётр?

– Сколько еще по времени?

– Два километра, – ответил Эмиль.

– Да, ну а по времени?

– Тут смотря заткнешься ты или нет.

– Не надо было пить перед выходом.

– Ты сам предложил.

– Нуда, а теперь горло пересохло.

– Еще пятьсот метров и я разведу тебе костер, идет?

– Идет.

Спустя еще полчаса натужного кряхтения они вышли на поляну, расчищенную ветром, и Эмиль вдруг бросил рюкзак и объявил привал.

– Еще полтора километра, старина, и мы дошли.

– Поклянись.

– Слезами Скорбящей Богоматери.

– Подлец, ты ж ни во что не веришь.

– В скорбь – очень даже верю.

Пётр рухнул на свой рюкзак, Эмиль засуетился. Набрал сухих веток, разгреб снег саперной лопаткой, сложил костер и вылил на него пол-литра жидкости для розжига – он уже вышел из того возраста, когда огонь разводят по всем правилам искусства. Потом откупорил бутылку водки, достал из-за пазухи палку свиной колбасы и стал нарезать ее толстыми ломтями, орудуя болтавшимся у левого бедра кинжалом с гравировкой на лезвии: названием кавказского города, прославленного своими головорезами. Они познакомились во время второй чеченской войны, развязанной с той же изощренностью, с какой Россия веками решала «кавказский вопрос». Оба служили в горах, и один особенно яростный штурм на улицах Грозного, в декабре 1999 года, сплотил их навсегда. В тот день Пётр отошел за кучу обломков по нужде. Когда жахнули гранатой из РПГ-7, он вылетел оттуда со спущенными штанами и рухнул мордой вниз на открытом месте, по другую сторону улицы, в пяти-шести метрах от мешков с песком, за которыми сидели товарищи, пытавшиеся его прикрыть. Если бы Эмиль не выскочил и не втащил его за ворот в укрытие, пока остальные посыпали врага шестьюстами пулями в минуту из АК-74, то ему быстро бы изрешетили зад: винтовкой Драгунова боевики владели не хуже, чем ножом. Вечером, сидя под воняющим дегтем брезентом, командир рассказывал Петру, что во время гражданской войны в Испании Джордж Оруэлл отказался стрелять в испанского фашиста, выбежавшего из сортира. Англичанин считал, что фашист, натягивающий на бегу подштанники, это прежде всего человек. Но байка не успокоила Петра: на чеченский конфликт ее не перенести. Английский писатель был куда образованней тех бородатых варваров, которые хотят устроить шариат в тени Эльбруса.

Огонь занялся хорошо, свет от пламени золотил березы. Они стояли как восковые.

– Видишь, Пётр, цивилизация для нас сегодня – как свет от костра. Круг, а за ним – ночь, опасность, дикие звери.

– Ночь темна как чеченский зад.

– За что пьем? – спросил Эмиль.

– За все, гори оно огнем, – ответил Пётр.

– Огонь-то скоро погаснет.

– Тогда и мы уйдем.

Они плеснули пару капель на землю, как делают сибиряки и делали древние греки. Потом выпили залпом, и Пётр налил по второй.

– Взгляни, старина, что за тень! Для того мы и здесь. Смотри, как пляшет твоя тень, боже мой! А наши очертания на стволах – вот оно! Было точно так же, ей-богу. Чаровство плоти и тени. Вальс меда и чернил…