Довлатов и третья волна. Приливы и отмели

В 1938-м расстреляли отца. Я думал, все кончено. Все пути закрыты. Но за меня вступились. Очень много сделал Черкасов. Я получил районный драматический театр. Довольно успешно работал. Был приглашен в Александринку. Все шло хорошо… Затем наступил антисемитский период. Директор театра вынудил меня уйти. Я был в отчаянии, переживал, нуждался. Мне снова казалось, что все пути закрыты… С благословения Черкасова пошел работать на эстраду. Поставил около двадцати спектаклей. Много писал для эстрады. Пятнадцать лет тому назад создал эстрадное училище. Вырастил сотню учеников. Среди них есть популярные артисты, лауреаты… Написал теоретическую книжку об эстраде. Ее хвалили… А затем все началось сначала. Эмигрировали мои дети. Я их понимаю… Отношение ко мне изменилось. Среди учеников появились доносчики. В газетах и журналах перестали упоминать мою фамилию… Так меня вынудили уйти на пенсию…

Прекрасно сказано, жаль только, что в третий раз не прозвучало сакраментальное «все пути закрыты». Обстоятельно перечисленные творческие достижения: двадцать спектаклей, сотня учеников, включая лауреатов, книжка об эстраде – подчеркивают незначимость достижений отца Довлатова. Создается впечатление, что все-таки его главная удача в искусстве – знакомство с Николаем Черкасовым. Скорее всего, так оно и было. Следующий поворот. Довлатов уезжает в 1978 году, Ксана Мечик – в 1979-м. Какие газеты и журналы за считаные месяцы перестали упоминать создателя эстрадного училища? Получается, что имя Доната Мечика до этого не сходило с газетных и журнальных страниц. Горькое в сократовском духе признание факта предательства учеников комично соединяется с последующим вынужденным уходом на пенсию. Обошлось без цикуты. Сын строго спрашивает отца:

– Короче, пока не трогали, все шло замечательно?

– Я бы выразился иначе. Пока давали творчески работать, я был счастлив. Я был готов мириться с обстоятельствами. Жертвовал многим ради ощущения творческой полноценности. О советской власти я знаю куда больше, чем знаешь ты. Но я молчал, терпел, старался примириться. И наконец – тупик. Перспектив не было. Будущего не существовало… И я оказался здесь.

Слова об «ощущении творческой полноценности» прекрасно характеризуют вкус отца писателя. Не будем забывать и о перспективах, проблем с будущим для семидесятилетнего Наставника лауреатов. В конце интервью неизбежный вопрос о планах:

– О планах в семьдесят лет – разговор короткий. Я не хочу заблуждаться в собственный адрес. О работе в театре нечего и мечтать. Но ведь я прожил длинную жизнь. Знал многих выдающихся людей. Работал с Корчагиной-Александровской, Черкасовым, Меркурьевым, Шостаковичем, Зощенко… Дружил с Павлом Васильевым… Мне удалось переправить свои рукописи и архивы. Здесь мои дети. Здесь мои ученики, мои друзья.

– Дай Бог тебе удачи!

– Я старый актер. Когда-то играл Чацкого. А ведь Чацкий – первый российский эмигрант…

– Первым был Садко.

– Ну, второй. Хочу закончить его словами: «В Москву я больше не ездок!»