Дождь в Париже

И представилась нынешняя Женечка. Точнее, какой бы она могла быть сейчас, спустя…

– Спустя… – Топкин постарался напрячь ватный мозг, считал, загибая пальцы.

Спустя четырнадцать лет после окончания их короткой семейной жизни. Тогда ей был двадцать один, теперь, значит, тридцать пять – тридцать шесть. Еще, конечно, не старость, но уже и совсем не юность. Экватор пройден.

– Какой экватор? – усмехнулся Топкин, плеснул в стаканчик еще.

Стало почему-то весело. Но не по-хорошему весело. Такая агрессивная веселость. Можно и разбить что-нибудь, в это окно в потолке полезть, подражая герою Форда из «На грани безумия».

Топкин поспешно, чтоб не почувствовать тошноты, выпил и лег на кровать. Покачался на соблазняющем матраце… Закрыл глаза…

Он тогда не успел позвонить Женечке. Она пришла сама. Пришла во двор и стала его ждать. Оказалось, что знала, где он живет.

«Ха-ай!» – помахала ему, выходящему из подъезда и мгновение назад не надеющемуся в ближайшем будущем ни на что хорошее.

«О, привет!.. Вернулась?»

«Ну да. Наши как раз байдарки сдавать потащили. А я душ приняла и сюда».

Она стояла перед ним и улыбалась. Но уже не так по-детски, как в «Аржаане». Как-то по-другому, по-взрослому. Было жарко, на ней – белая майка с лицом певицы Мадонны; бугорки грудей делали взгляд Мадонны недоуменным… Короткая и узкая джинсовая юбка. Андрей опустил глаза, прополз взглядом по пухлым, но стройным ляжкам, красивым коленям, поблескивающим лодыжкам, на одной из которых была ссадина. Ссадина эта почему-то возбуждала сильнее, чем ровная розоватость кожи. Пальцы на ногах, высовывающиеся из сандалий, не такие тонкие и беззащитные, как у Ольги, какие-то надежные…

«Как сплавали?» – хрипнул он, с усилием отрываясь от ног.

«В целом благополучно. Хотя были моменты… – Женечка поморщилась. – Но это так, рассказывать надо».

«Намек принят, – мысленно кивнул Андрей и испугался своей нерешительности. – Чего мнусь-то?»

Он знал по опыту, что многие девушки, послав сигнал и не получив вовремя ответ, могут просто повернуться и уйти. И их уже не вернешь.

«Пойдем ко мне», – предложил. Нет, не то чтобы предложил, а почти велел. Собирался добавить про чай, конфеты, но вовремя осекся и просто взял ее за руку, повел.

Повел эту молодую, вкусную, сочную самочку к себе в логово.

…Кажется, они потом не произнесли ни слова. Все происходило молча. Лишь стоны, дыхание, всхлипы то ли от боли, то ли от невыносимого удовольствия. И она так вжималась, вбивалась в него, словно действительно пыталась в нем оказаться, спрятаться…

В последний момент, очнувшись от страсти, Андрей отпрянул и брызнул семенем ей на живот.

«Зря, – прошептала Женечка, задыхаясь. – Я предохраняюсь».

А она опытная… И Андрей ощутил ненужную, смешную сейчас обиду. Но хотелось, чтобы он был у нее первым… На секунду возникло недоброе лицо юноши Дениса.

Лежали рядом, отдыхая. Женечка осторожно, подушечками пальцев, провела по его ноге от колена к паху, шевеля волоски.

«А знаешь, я из страха к тебе сегодня пришла, – сказала тихо, но отчетливо. – И знала, что ты выйдешь вот-вот. Всего минут пятнадцать ждала».

«Что за страх?» – приподнялся Андрей на локте, хотел смотреть ей в лицо, но глаза не отрывались от груди, двух ярких, но не алых, не бордовых, а густо-розовых сосков с широкими кружками. И вообще грудная клетка у Женечки была крепкая, высокая. «Плавает, наверное, хорошо».

«Из-за чего страх?» – повторил вопрос.

«Так… Поняла, что никто меня не защитит. Кроме, может, тебя… надеюсь».

Доказывать сейчас, что он точно защитит, было нелепо, и Андрей промолчал. Женечка, кажется, и не ждала подтверждения – пауза была короткой.

«Плохо мы сплавали. Позорно».

«Да? С байдарками не справились?»

«Не в этом дело. С байдарками все нормально. Ребята умеют, и Борис Гельмутович, старичок этот, подсказывал. Не в этом дело… В первый же вечер… – Женечка не тяготилась наготой (обычно девушки после секса – даже Ольга, жена, – натягивали на себя простыню, одеяло), глядела в потолок, – …стали на ночевку возле Севи. Это выше того места, где Сейба впадает… и прискакал местный. Покрутился вокруг на лошади, осмелел – и прямо к костру: “А вы чего тут топчете? Нельзя тут быть”. Парни стали ему вроде в том плане, что его-то какое дело, а он: “Это наша земля, ёвана! Уходите, пока в реку не скинули”. И стал угрожать, что сейчас десять их прискачет, сорок… Еще покрутился и уехал. Сказал перед этим: “Я предупредил. Смотрите!” И наши решили на новое место переплыть. Мы, девчонки – я и Марька, – убеждаем, что нельзя. Это значит, что мы зашугались, нельзя чмырями себя показывать. А парни, старичок доказывают: надо переплыть на километр-другой. Поводы выдумывают – типа, может, здесь святое место, еще всякую хрень… Уже по темноте пришлось вещи обратно по рюкзакам распихивать, плыть ниже. Островок там нашли. Парни рады: сюда не доберутся… В общем, как слизни себя повели».

Андрей хотел было заступиться за парней: он наверняка повел бы себя так же. Сдержался. «Зачем?» Вместо этого вспомнил случай, рисующий его героем: