− Внимательно просмотрел. По мне убивать не стоило. Опус сомнительный и думаю бесполезный.
− Вы сказали, записки принес Гиозо. Откуда они у него?
− А еще сказал, не стоило убивать. Я не верил в несчастный случай и не склонялся верить Гиозо, поведавшему о безымянном воре, продавшим ему бумаги канцлера. Ни стечениями обстоятельств, ни роком судьбы, ни божьим промыслом им не сойтись. Нет у бога видов на Гиозо аф Бакара, выделить среди прочей паствы. Скорее уж совсем задвинуть.
− Он признался? В убийстве?
− Я выдавил ему глаз, вызвать приступ откровений.
− А если оговорил себя, избежать боли и увечий?
− Не оговорил. Его признания подтвердились косвенно. Один из охраны дворца пропустил Гиозо на этаж, тот влез к канцлеру в комнаты. Без спроса.
− Вы могли пойти к коронеру. К бейлифу. И не чинить самосуд?
− А нужно?
− Думаю, да.
− А я думаю обратно. Акли, и не его одного, устраивает несчастный случай. Ведь тогда получается, записок на руках ни у кого нет. Канули в небытие, вслед за хозяином.
− Но вы же их прочли.
− Скромная плата за поимку убийцы.
− И где он сейчас?
− Вы обещали не вмешиваться.
− Все это весьма дурно...
− Согласен с вами. Полностью.
− Зачем тогда открылись?
− Вы честны со мной...
ˮА что тебе трусихе остается?ˮ
− Я честен с вами.
ˮПонимай, как большое одолжение.ˮ
− ...Мне досадно, находиться по разные стороны стола с вами, эсм Ализ.
− Мы были против вмешательства в ваши дела.
Вьеннка боялась унгрийца больше прежнего.
ˮВот-вот сбежит,ˮ − читал Колин нешуточную борьбу девушки оставаться с ним.
− Уже мы?
− Да. Я и Людовика аф Инез.
− Вас еще могу понять. А Людовика?
− Полагаю, она допустила какую-то глупость в отношениях с вами.
− Не какую-то, а большую. Но я учту её попытку исправить.
Разговор с толстушкой из Вьенна задержал Колина, но не отменил намеченных встреч.
ˮНе виласов голов лишать. Политика!ˮ − скажи о том вслух, ругательство да и только. Грязное и отвратительное.
Гасс аф Гаус походил на переевшего хомяка. Замыленные глазки, вальяжность движений. Легкий беспорядок в одежде. Подозрительное белесое пятно на шоссах.
− Слышали, пропал Гиозо, − обратился Колин к маршалку после обмена приветствиями.
− Я его не видел.... Кажется.... С позавчера.... Или еще раньше, − не вспомнил Гаус давность общения с новиком. − Предполагаю Гиозо оказался не настолько хорош в оружном бою, как выставлялся.
− Тем не менее, он вам оппонирует на мечах.
− Весьма посредственно. Не в пример истребителю виласов.
− Принимаю за комплемент, − светился счастьем Колин. - Желаю ответить.
− Намекаете на фехтинг? - рассмеялся Гаус. − Деньги ведь потребуете.
− Для вас бесплатно. В обмен на маленькую услугу.
− Действительно маленькую?
− Меньше большого спасибо.
Гаус подумал, вряд ли имеет смысл вводить в заблуждение, изображать занятого человека. Маршалк при дворе, а при Серебряном Дворе тем более, чин мизерной службы. В подчинение сотни скаров не наберется, командовать. Случись выезд, парад или прием, виффер на что? Ко всему на улице дрянь-погода и заняться нечем вообще. Добираться до молоденьких актрисок театра Глобус долго, в Королевский Столик и Капустницу рано. Опять же, урок от скандального фехтовальщика, возможность предметно порассуждать о нем с приятелями за кружкой глеры. Ведь разговоры о Краке не утихнут еще неделю, как не больше. Сердить инфанта надо обладать не смелостью, но безрассудной отчаянностью. Корона пусть и наследная, не переносит противления её воле. За ущемление и умаление престижа, отыграется по полной. Не в Краке так в другом месте и другим способом. Обучающая схватка даст наглядное представление о мастерстве унгрийца держать клинок. Говорить о вещах отвлеченно удел многих. Но только единицам открыто волшебство конкретики. И для него оно станет доступным, перемыть косточки столичному скандалисту.
Поднялись в фехтовальный зал. На подходе, в коридоре, тесном что мышиный лаз, раскланялись с Кэйталин и Людовикой зал покидающими. Судя по едва уловимому запаху пота и духов пот не перешибавшим, эсм изволили упражняться, следуя веяньям неспокойного времени и собственным представлением о городской моде.
Сейчас бы к любви к ближнему, унгрийца не склонили никакие доводы и уговоры. Можно любить, но не за розмарин. Розмарин он не простит никому!
Колин и сам порой мучился, необъяснимой острой непереносимости запаха. Нерезкий, слегка смолистый, отдающий хвоей. Более подобающий бальзамированному покойнику, чем живому человеку. Может поэтому? Покойницкий запах? Скрыть тлен и разложение? Обман выдающий себя сам.
Гаус нарядился в легкий бахтерец, тщательно подтянул ремешки и вязки. Не преминул глянуть в ростовое зеркало. По ртутной глади уныло расплывался облик знакомый и скучный.
− А вы? - поинтересовался маршалк у Поллака, доспех презревшего.
− Проткнете, кормление в Краке обеспечено, − небрежительно пошутил унгриец. − И две тысячи штиверов на карман в дополнение.
− А говорили пять!
− Пять? - подивился Колин масштабу сплетен. − Тогда мне не о чем беспокоится. Пять за меня пока не назначают.
− Две тысячи тоже деньги немалые.