— Давно пора, — подсмеивались над неказистостью экзекутора.
Невзрачный мужчина, крупной кости и нервными пальцами, на подначку не обиделся. Им скучно, ему скучно, тюрьма невеселое место.
— Чего надо? — пытливый глаз служителя плети сразу уловил много необычного в поведении гостя. Не боязлив, не горяч, не берет глоткой, не трясет мошной, не говорит с презренными «через губу». Много чего не делает, хотя должен, согласно положения вещей под шатром бытия.
Колин сразу протянул монету. Во избежание недопонимания.
— Служанка. Для девочки.
— Дитю жопу мыть? Такую найдем.
Филло почесал лоб, повращал глазами, изображая интенсивность мозговой деятельности и лишь затем зазвал Колина в отдельную комнатушку. Личный апартамент. Стол, стул, на гвоздях коллекция кнутов.
— А как же саин… каждую неделю пользуем. Чтобы не забывались. Баб конечно полегче, — экзекутор указал кивком головы на широкую шлепалку-хлопушку. — Мужиков посолидней.
Солидный впечатлял. Узкая полоса с узелками и свинцовыми пульками.
— Вам старую аль молодую?
— Способную найти общий язык с ребенком. Старуху не надо. И давайте двух.
— Ожидайте.
Первых Колин забраковал. Филло тут же спроворился за следующими.
— Мне не спать! — напомнил унгриец экзекутору.
Взгальная девка, двадцати трех лет, с порога начала ругаться.
— Я жалобу в магистрат напишу. У меня неделя в запасе рассчитаться!
Стимулом скандалить послужили звуки из соседней комнаты.
— Морду не вороти! — под ритмичное скрипение потребовали любви и внимания. — Не под крокодилом.
Звонкий чмок поцелуя. И столь же болезненный всхлип.
— Оставь нас, — попросил Колин экзекутора.
Пригляделся к арестанткам. С девкой все понятно. Время и обстоятельства над ней не властны. Сидение в тюрьме ума не прибавило. Вторая, постарше, в сильно потрепанной одежонке, под глазами круги от скудной кормежки. Пытается держаться и выглядеть достойно.
— Я ищу служанку для девочки десяти лет. Баронессе аф Аранко.
Старшая кивнула — понимаю. Девка покосилась, оценивая конкурентку.
— … Раздевайся, — приказал Колин скандалистке.
— Вот еще! — тут же возмутилась та. — Вам служанка или подстилка требуется?
Колин стукнул в дверь, вызывая Филло.
— Эту забирай.
Девка поздно сообразила, сама себя лишила шанса выйти на свободу, не истратив не гроша.
— Дурища. Че упиралась? — читал наставления, но не злобствовал Филло. — Ну, полежала бы под благородием. Туды что ли лучше?
«Туды» — соседняя с его комната.
Неудача с упрямой девицей не обескуражила Колина. С самого начало понятно из нее не служанка, а головная боль. Почти вечная.
— Ты.
Женщина спокойно, без дерганий, скинула сюркотт, стащила котт и без напоминаний и принуждений сняла чулки и панти, оставшись обнаженной. Не прикрывалась, не стеснялась, не краснела.
— Повернись.
Ни увечий, ни уродств, ни сыпи, ни болячек.
— Имя?
— Нумия.
— Руки.
Женщина подняла руки вверх. По коже от холода пошли мурашки, соски вспухли маленькими шариками. Красоты и достопримечательности женского тела Колина мало интересовали. Послушание. Готовность выполнять приказы и команды.
— Семья?
— Была. Дочка, муж. Все как у людей.
— Одевайся. Подходишь.
Женщина по своему поняла, кому на самом деле придется служить. Впрочем и не ошиблась.
«Возражения?»
«Никаких.»
«Даже не любопытно?»
«Я здесь одиннадцать месяцев. У меня никого нет помочь.»
Такой диалог мог вполне состояться. Но к чему он? Слова порой излишни.
— Мор? — уже вслух спросил Колин.
— Тоджи, — безразличен ответ. Переболело. Растворилось в безвременье. — Тяжко одной. Продала дом, в город подалась. Думала устроюсь. Лавку купила. Не получилось.
Колин исправно заплатил выставленную за арестантку сумму, накинув сверху штивер. Писарь расстарался и оформил бумаги одним чохом. Выкупную, наемную и жалованную.
— Ежели что…, — подобрел клирик, от принятой щедрости. — Завсегда с уважением.
«Канцлер настаивал на двух,» — высматривал унгриец вторую кандидатку. Сам прошелся вдоль решеток и протянутых к нему рук.
— Саин монетку, монетку мне. Хлебца куплю. Хлебца.
— Меня заберите! Все умею!
— Саин все что прикажите. Не пожалеете!
— Дите у меня саин. Помрет здесь без свету!
Та, что заинтересовала, не лезла вперед, жалась в уголку.
«Ну, надо же! Морская жемчужина среди россыпи речных. И таких тут две. Я и она!»
Унгриец сдержал ухмылку. У арестантки шрам над бровью. Тонкий и короткий. Скорее метка, чем шрам.
«Служить не будет. Подмахивать не станет. В воровки не пойдет,» — отметал Колин малые перспективы заключенной обрести долгожданную свободу.
— А это кто?
— Которая?
— Вон та, со шрамом.
— Йоррун. Акробатка. Из цирка. Хозяин разорился, сбежал. Долг на них повесили. Теперь все туточки обретают. Полгода уже, — охотно пояснил Филло. — Дикая.
— И что? Не объездили?
— Давно бы. Только на нее саин Сейсил заглядывается.
Вопрошающий взгляд унгрийца подвигнул к разъяснениям.
— Рикордер. Он с бейлифом накоротке. Вот и не трогаем от греха подальше. А так ужо бы по разочку прокатились.
— Приведи, посмотрю.
С тюремщиками приятно вести дела. Никаких бюрократических волокит или завышенного мздоимства.
Акробатку Колин смотрел в той же комнате.
— Чем публику забавляла?