Дожить до весны

Но бойся, не бойся, а если бабахнет с высоты, то и бочкой убить может.

Юрку перестали пускать на крышу, сказали, что опасно, все обледенело и крыша зажигалками пробита во многих местах, слишком холодно.

Действительно было слишком холодно. Природа словно сговорилась с фашистами, морозы как встали с начала ноября, так и не отпускали, ни одной оттепели. А дров у людей все меньше. Сначала топили, собирая все, что горит, на разбитых домах, получалось, что один разбомбленный дом на несколько дней давал жизнь двум-трем другим, поставляя дрова для буржуек. Но тех, кому нужно топить, становилось все больше, от морозов лопались трубы центрального отопления там, где тепло еще было. Начались грабежи сараев у домов с печным отоплением. А ведь вся зима впереди.

Женька с Юркой ходили собирать на разбитых домах то, что могло гореть, это было привычным занятием, к тому же Станислав Павлович не позволял трогать кучу дерева посреди холла, а вот пополнять ее требовал постоянно. Никто не возражал, все уже понимали, что зима будет долгой и жестокой.

На сей раз они задержались, глазея на то, как пожарные пытаются потушить очередной горящий дом. Эти попытки были заведомо обречены на провал, тушить-то нечем, вода только на самом дне пожарного люка, даже бидончиком не зачерпнешь, только кружкой. Потому огнеборцы больше отгоняли от горящего дома любопытных мальчишек, которым все нипочем, да прикидывали, как ловчее и безопасней растащить то, что уже прогорело.

– Столько дров пропадает, – вздохнул кто-то из зевак. Любопытные взрослые собрались не ради зрелища или в надежде поживиться барахлом, они ждали окончания пожара, чтобы утащить то, что не сгорит дотла, но сгодится для буржуйки дома.

Юрке удалось немного набрать с самого края, потом их прогнали пожарные, заявив, что гореть будет долго, чтоб не мерзли тут.

Стоять неподалеку от пожара было тепло, зато когда отошли в сторону, сразу продрогли.

– Пойдем скорее домой.

– Ага, – привычно согласилась с приятелем Женька. Она уже не протестовала против его командного тона. Кажется, наступили времена, когда Юрка постепенно становился защитой не только от дворовых мальчишек, с ним Женьку не боялись отпускать даже в такие походы.

На дверь их ЖАКТа комсомольский работник Дмитрий наклеивал какой-то плакат. Судя по довольному виду, содержание могло порадовать. Дети бросились посмотреть.

Это была газета, как все тогдашние, плохого качества, но не в качестве дело. Статья, ради которой Дмитрий и прикрепил газету, сообщала о трудовом подвиге пятнадцатилетнего Степана Егорова, Юркиного однофамильца и их соседа по дому. До войны Степа был откровенным обалдуем, мать не раз жаловалась на лентяя Станиславу Павловичу, а отец брался за ремень. Применив надежное воспитательное средство, которое в случае со Степкой ни капельки не помогало, отец запивал на неделю. Степу дважды оставляли на второй год, а потом махнули рукой и дотянули до окончания шестого класса, чтобы осенью отдать в обучение сапожнику.

И вот теперь газета сообщала, что вставший к станку малолетний рабочий не просто выполнял норму, но значительно ее перевыполнял! Но главное – он что-то придумал (секрет не раскрывали), что позволило значительно сократить время на обработку важной детали.

Женька не поняла ни одного из технических терминов, которыми щедро сыпал в надежде произвести впечатление автор статьи, а вот понимание, что Степка, еще весной вместо уроков гонявший голубей с приятелями с улицы Маяковского, теперь уважаемый рабочий… вот это впечатлило!

Юрку тоже. Дома он сокрушенно выговорил Станиславу Павловичу:

– Вот кто герой, а не я. Что же, я виноват, что родился так поздно? Добровольцем не берут, на завод тоже, даже окопы рыть не взяли.

– Юра, боюсь, что придет и твое время проявлять героизм и трудовой, и боевой. А пока наша с тобой задача сделать как можно более сносной жизнь всех доверенных нам женщин и детей. Понимаешь? Меня тоже никуда не взяли, но что было бы с ними, – Станислав Павлович кивнул в сторону Женьки, – не будь рядом нас с тобой?

Юрка понимал, что все правильно, но все равно насупился.

Знать бы Станиславу Павловичу, что такое время наступит довольно скоро, что именно Юрка примет на себя основную тяжесть заботы об оставшихся в живых соседях, а потом о Женьке.

Маргарита Семеновна стонала:

– Еще одну такую зиму я не переживу.

Она не пережила и эту…

Ушла на службу и не вернулась. Через два дня сказали, что она была на остановке, когда туда попал снаряд, дворник Петрович узнал ее по лисьему воротнику, вернее, обрывку. Станислав Павлович сходил в больницу, куда отвезли раненых с этой остановки, там подтвердили, что Маргарита Семеновна погибла, ее останки похоронили вместе с другими в общей могиле.