Дозор навсегда. Лучшая фантастика 2018

Ты трешь лоб, вспоминая вчерашний вечер. Да, был дождь, опять дождь. После встречи с Трехтелой ты решил сразу же добраться до давешней коммуналки, чтобы взять свежий след, но оказалось, что старика все-таки увезли в больницу с сердечным приступом. Доставили его прямо в клинику Первого медицинского, что была неподалеку, на улице имени очередного писаки. Можно было, размахивая удостоверением, прорваться туда – но разыскивать след в соме умершего тяжелее, чем в живом, а старый алкаш едва дышал. Ты решил подождать, пока он очухается. Дворами пошел к мосту, бросив у Меда служебную «Арму», дойдя, обнаружил, что мост разведен… и что потом? Ты растерянно оглядываешься. Розенкранц скрипит в трубке. На стене тикают ходики – ты их всегда ненавидел за громкое тиканье, но Марина хотела знать точное время, значит, ходикам в спальне быть. Точное время шесть пятнадцать. Ребенку пора завтракать… ты вздрагиваешь, осознавая, что подумал. Ребенок. Твой ребенок. Твоя девочка, девушка, женщина, жена. Пустая сома с зачатком души.

– Подожди, – рявкаешь ты в трубку и бросаешься в соседнюю комнату.

Счастье, она все еще там. Проснувшись, гулит в своей кроватке. Задремавшая было сиделка резко вскидывает голову и хлопает глазами, глядя на тебя.

– Вы так и не раздевались? Мариночка ночью проснулась, плакала, а вас все нет и нет. Я уж сама ее утешила, как могла. Спела ей вашу песенку про зайчика, который ходит по воду. Она и задремала, и я чутка.

Марина – исхудавшее лицо на подушке в облаке темных волос – счастливо улыбается. Лепечет, тянет ручки и, кажется, направленно тянет к тебе. Не обращая внимания на сиделку, ты усаживаешься на стул рядом с кроватью, берешься за погремушку – и только тут замечаешь, что действительно спал не раздеваясь, и ноги в грязных ботинках топчут ковер. Грязь на подошвах еще не успела обсохнуть. Из спальни, из брошенной трубки, раздаются длинные гудки. Нахмурившись, ты откладываешь игрушку и достаешь из кармана плаща, тоже неприятно влажного, мобильник. Бог дорог и перекрестков уж как-нибудь потерпит. И пускай еще пару часов потерпит древняя, вселившаяся в старого пьянчужку тень.

* * *

Он одновременно боялся и надеялся, что Розенкранц пригласит его прямо на место преступления. Наделся – может, будет не как с Мариной, и в пустых глазах нынешней жертвы удастся ухватить след, хвост, нить, приводящую прямиком к Попутчику. Боялся, что будет как с Мариной – нырнув в пустые глаза, он с разлету грянется о дно, словно прыгал в бассейн с семиметровой вышки, а угодил в неглубокую лужу. Ощущение не из приятных. Но нет, миновало. Как и раньше, к обнуленной не допустили. Розенкранц позвал его прямо в отдел психоцида, располагавшийся в центре, у канала имени очередного поэта.

Такси остановилось перед высокими чугунными воротами с завитками. За воротами с равным успехом мог раскинуться как обширный яблоневый сад, так и тюремный двор. За прутьями и полосатой будкой охраны виднелись лишь ветки деревьев и что-то зеленовато-отштукатуренное. Но экзорцист отлично знал, что за воротами широкая аллея, ведущая к особняку восемнадцатого века, в прошлом – владению какого-то вельможи, нынче обители Розенкранца и ему подобных недо… Недоцерберов? Считать ли неудачей, что следователю и его коллегам не хватило таланта для работы в элитном подразделении «Танатоса», или, наоборот, везением? Солнце блестело на листьях после ночного дождя, по небу неслись клочковатые облака, гонимые резким ветром с залива. В такую ветреную погоду блеск каждой капли был особенно ярок, так что экзорцист даже сощурился. Свет ранил глаза, привыкшие к полутонам и тысяче оттенков серого. Мимолетом подумалось, что давно не бывал на природе (не считать же прогулкой на природу визит к Трехтелой), да и вообще нигде, кроме дома, квартир одержимых да кабинета директора. Даже в собственный не заходил. Зачем, спрашивается, ему кабинет?

Розенкранц служебным кабинетом явно не пренебрегал. Здесь царил идеальный порядок. На широких подоконниках – ни пылинки. Чисто вымытые окна со старинными деревянными рамами и литыми шпингалетами выходят в сад. Громоздкая, доставшаяся чуть ли не от самого вельможи мебель тщательно вычищена, стол отполирован. Перед столом, но все же не слишком близко, – тяжелое кресло темного дуба с потершимся бархатным сиденьем. Кресло на первый взгляд удобное, на второй – не особо, учитывая, что посетителю надо либо придвигать его к столу, либо неловко восседать посреди комнаты. Экзорцист напрягаться не стал. Уселся, перекинул ногу на ногу, сцепил пальцы в замок. Классическая поза интроверта на допросе. Розенкранц блеснул очками и открыл ящик стола. Из ящика вытащил полиэтиленовый пакет (кажется, в таких хранятся улики, подумал его гость), в пакете – еще один пакет, с яркой эмблемой известного супермаркета. Мятый и довольно грязный.

– Это что? – спросил экзорцист.

Со следователем он так и не поздоровался. Розенкранц склонил голову набок и искоса взглянул на посетителя. Так он до смешного напоминал облезлого грифа из зоопарка.