Драгоценность черного дракона (СИ)

Когти чертят полосы на мраморе алтаря. Огонь не опаляет — а ластится послушной змеёю, оплетая плечи. Расслабляются плечи, выравнивается дыхание, уходит напряжение из глаз — и он даже не вздрагивает, когда в какой-то момент на плечи опускаются прохладные жесткие руки, не давая обернуться.

— Благословляю тебя и твою Гардэ на этот путь, сын мой Драгоценный. Феарин потратил последние силы, чтобы помочь Сестре и вам, детям.

— Все получится? — и столько отчаянной, безнадежной тоски в это голосе, что тень бога за спиной тихо вздыхает, не в силах покарать за безумный вопрос.

— Все зависит от неё. Если ты веришь в ту, что выбрал, то получится. Все уже гораздо лучше, чем было. Тебе бы стоило чаще связываться с братом.

— Связываться…

Кривая усмешка. Спина снова болит, палит огнём, как и много лет назад, когда…

Ледяная ладонь касается тонкой ткани.

— Поспи, Кин. Сон — лучшее лекарство. Поспи — и ты увидишь во сне то, что захочешь.

Тело оседает на алтарь. Тонкие губы чуть приоткрылись в попытке улыбнуться. Прижались к голове заостренные уши. Обвис хвост. Через мгновение спящий ровно задышал, греясь в тепле родной магии, а тень мужчины растворилась в огне.

Кинъярэ спал — и отчетливо чувствовал нить, связавшую его с непокорной своевольной Гардэ. Он ощущал её неверие и ненависть, которая ранила и вызывала ответную злость. Как смеет она в нем сомневаться?!

Маленький черно-фиолетовый дракон, вернее, драконица, раздраженно рыкнула на приблизившуюся из тени громадину, не поддавшись на то, что её даже попытались погладить. Напротив, куснула в ответ, зля мужчину ещё сильнее.

На ледяном лице мелькнула и пропала тень эмоции. Вина? Сожаление? Решимость?

— Так и будешь зверем притворяться? Если ты уже поняла, что это не без моего вмешательства ты сюда попала, то должна понять, что я ничего не делаю просто так. Надеюсь, в твою голову не пришла мысль, что я хочу от тебя избавиться и я тебя якобы предал, нет? — в прохладе безликого голоса прозвучала издевка.

Однако, несмотря на слова, алькон довольно бережно ухватил драконицу, усаживая её на колени — в реальности так бы уже едва ли вышло — девочка росла быстро, словно стремясь догнать свое человеческое тело, да и перегнать его после.

— Можешь обижаться или нет, но слушай меня внимательно, от этого зависит твое выживание, это ясно? — за хвост больно дернули, и темная голова недовольно качнула рожками, заверяя в положительном ответе.

Все же здесь, в тени, сознание дракона-детеныша сильно влияло на взрослый разум Риаррэ.

— Значит, слушай, Яра. Времени у нас не так уж много. Времени вообще, в глобальном смысле, осталось очень мало, счет идет на месяцы, а то и того меньше. Нам необходимо пробудить главный Храм Смерти, да, тот, который ты видела в Иррилиме. Но ни у меня, ни у кого-либо из ныне живущих такой возможности нет, потому что Храм запечатан силой моего отца.

Фигура дракона потекла, размылась — и вот уже на его коленях сидит младшая Истиль. Надо признать, даже здесь, в иллюзорном мире, тепло чужого тела было привлекательно. Чужие волосы щекотали подбородок, а руки невольно ухватились за его плечи. В темных глазах жил знакомый вызов, спускающий с поводка его азарт, заставляющий задевать за живое вновь и вновь — чтобы она снова смотрела прямо на него, и упиваться её эмоциями.

— Чем это может помочь?

— Тем, что нам нужен отец.

— Труп?

— Отчего же, — он усмехнулся про себя её резкости, — относительно живой. Но это все, что я могу о нем сказать. Дело в том, что ещё тогда, тысячи лет назад, среди нас были сильнейшие, которых коснулось дыхание Смерти. Те, кто умирал и вернулся, те, кто был неподвластен более никаким клятвам и проклятьям. Их волю связать было невозможно, и таких либо уничтожили — либо, по весьма достоверным уже слухам, отправили в специальную тюрьму. Среди таких альконов был и мой отец.

— Вы что же, хотите, чтобы я его оттуда вытащила?

«А в своем ли вы уме?»

— Да. Именно это я и хочу. Ты должна найти его и дать ему надежду.

— То есть достаточно надежды — и самая закрытая тюрьма вдруг опустеет? — она злилась, издевалась — и совершенно этого не скрывала.

Зарвалась.

Когти легко сжали тонкие, по сравнению с его, плечи.

— Не смей разговаривать со мной в таком тоне, девчонка. Ты уже забыла, что твоя жизнь принадлежит мне? Что ты вся, с хвостом, крыльями и своей ненавистью — принадлежишь мне?

Когти коснулись шеи и сползли чуть, ниже, неожиданно резко сжав девичью грудь. Есть… за что подержаться. Девчонка не прянула прочь, лишь тонко-тонко зашипела, но что-то было такое в её взгляде… Кинъярэ резко выдохнул, опуская руки, заключая тонкий стан в клетку из себя, прижимая ещё теснее, вдыхая аромат чужой кожи и волос, наслаждаясь этой непрошенной близостью и, чувствуя, как оскалившееся безумие отступает, ворча.

Он чуть было не причинил ей боль, забывшись.

Стоит признать — без неё было плохо.