Дракон из Трокадеро

«Сена превратилась в сплошной кровавый поток. Нашествие комаров, слепней, лягушек, кузнечиков. Управляя летающей машиной, человек со способностями летучей мыши в компании со своей неразлучной страусихой восстановил порядок и помог вновь обрести счастье на Выставке, когда туристы, объевшиеся тухлой рыбы, стали сходить с ума… Да, но каким будет название? “Перья Вельзевула”? “Стрела Пантеона”? “Акридофаги саркофагов”?»

– Ну все, хватит! – воскликнул Бискорне. – Уж кто-кто, а отряд старых дев, которые разбрелись по нашим городам, не изменит порядок вещей в мире.

– Мир меняется, мой дорогой месье, и сегодня протестуют не только старые девы, на которых вы изволите намекать и к которым я, помимо прочего, не имею никакого отношения, потому как состою в браке и имею четверых детей. Два года назад в Америке вступил в силу закон, запрещающий ввозить, транспортировать и продавать на ее территории шкурки и перья определенных видов певчих птиц. А ведь еще десять лет назад в Соединенных Штатах, чтобы удовлетворить дамское кокетство и набить деньгами мошну, ежегодно убивали пять миллионов птиц.

– А как быть с краснокожими, а? Вы о них подумали?

– Несчастные жертвы колонизации! Они довольствуются малым и берут у природы лишь самое необходимое. Да, я о них подумала. Для человечества природа перестала быть неисчерпаемым источником богатств, это предвидели многие ваши писатели: Проспер Мериме, Виктор Гюго, Сюлли-Прюдом[116]. На тот случай, если это прошло мимо вас, сообщаю, что 19 мая сего года в Лондоне представители шести стран подписали конвенцию по защите животных, птиц и рыб Африки. И это только первое из целого ряда международных соглашений, направленное на сохранение планеты, которую краснокожие справедливо называют «Нашей матерью».

Мадам Пэдлок одарила троих мужчин извлеченными из блокнота проспектами, с достоинством убрала лорнет и вышла на улицу.

Багровый Бискорне, сжав челюсти, скомкал бумажку и бросил ее в мусорную корзину. Виктор и Жозеф под шумок удалились.

– Знаете, Виктор, эта дама навела меня на мысль. Американские индейцы не только украшают себя перьями. Они еще пользуются стрелами.

– Вы намекаете, что один из них пересек Атлантику, чтобы отправить на тот свет горстку незнакомцев в самый разгар Всемирной выставки? Вы занимаетесь плагиатом, примерно то же самое Кэндзи сказал об Ихиро, когда тот рассказал нам о смерти Исаму.

– Смейтесь, смейтесь, мне не привыкать. Но я настаиваю – копать нужно в этом направлении.

– Давайте не будем ничего копать, колдобин на этой улице и так хватает. Вы правы, мы должны разузнать об орудии преступлений, а также установить личность художника, захаживающего к Бискорне: как знать, может, им окажется Туретт, Даглан или Янг!

– Что касается Янга и Туретта, то вы прекрасно знаете, насколько каждый из них «тощий как жердь». В самом крайнем случае им может оказаться Даглан, хотя… я даже представить себе не могу, чтобы он пачкал натюрмортами холсты!

– Что бы вы ни говорили, а совпадение странное. Если верить аптекарю, то пыль на известной вам фуражке представляет собой опилки плит для деревянной мостовой, которую сейчас перестилают в одном-единственном месте – на той самой улице, где живет торговец перьями! Я хочу прояснить ситуацию до конца – вполне возможно, что тип, которого Курсон видел в двадцать шестом номере, где жил Форестер, обитает где-то поблизости.

– Вы предполагаете пройтись по всем домам? Блажен, кто верует.

– Когда я расспрашивал Курсона, он сказал, что человек в вельветовых рабочих шароварах может быть художником… Художником, Жозеф! Это Туретт!

– Вы описали его Бискорне, но тот его и в глаза не видел… Вы же не хотите сказать, что сей бравый коммерсант причастен к этому запутанному делу!

– На данном этапе расследования…

– Если хотите отправиться туда – скатертью дорога. Лично я предпочитаю тихо и незаметно вернуться домой – когда готовится обед или ужин, Эфросинья становится просто невыносимой.

Виктор застыл в нерешительности. Он уже не был так уверен, что Курсон произнес слово «художник». «Нет, это предположил я, он же говорил лишь об охотнике или аристократе. А еще уточнил, что на ногах субъекта были гетры, это я хорошо помню».

– Жозеф, возвращаемся домой.

Представления Янга об идеальном Эдеме сводились к тому, чтобы выкурить гаванскую сигару после хорошего ужина и прогуляться по саду, где никто не посмотрит на тебя косо только потому, что ты выдыхаешь клубы дыма. Когда-то Арчибальд сожительствовал с девицей, которая обзывала его холодной пепельницей, если он пытался ее поцеловать, а когда ему удавалось это сделать – вытирала губы.

– Одно из двух – либо сигары, либо я, – в конечном счете потребовала она.

Янг выбрал сигары. Склонившись над кустом гортензии, он незаметно стряхнул пепел.

– Огоньку не найдется? – обратились к нему на английском.

Голос принадлежал господину в клетчатом костюме. Янг выпрямился и встал на цыпочки, чтобы денди мог наклониться к нему, приставить кончик сигареты к его сигаре и прикурить.

– Мы с вами уже встречались? – спросил Арчибальд.