Дракон проснулся (СИ)

— А что если этот крылатый, ну, «Небесный гигант»? — Берта выдвинула неожиданную версию, когда мы вечером сидели в саду и лакомились кислыми дольками яблок. Я заслужила прогулку усердием и не готова была отказываться от такой малости.

И брала с собой Берту. Не то чтобы меня пугали голые ветви кустарников и деревьев, хотя в темноте они казались руками, протянутыми к тому, кто решился пройти по ухоженным каменным дорожкам и присесть на резной скамейке у маленького прудика, где плавала пара крякш, прикормленных храмом.

— Дирижабль? Ну нет, они уже лет сто летают по небу. В храме Двуликого им делать нечего.

— А если крылатый демон сжёг тот самый экипаж? — ахнула Берта, но, увидев, как я изменилась в лице, поспешила покаяться: — Простите, Ниара, опять я чушь несу! Говорила матушка: язык у тебя без костей, мелишь им, что двор подметаешь, а лучше б за веник взялась!

— Прекрати! Мне холодно, пора вернуться!

Я солгала, но мне вдруг показалось, что от слов Берты повеяло безысходным ужасом — неслышной поступью проклятья, но уже вскоре я списала всё на излишне чувствительную натуру. Вероятно, я всё ещё виню себя в смерти Орнака!

Что со мной творится?! Я ведь считала предчувствия суеуверием, потому как современной деве нет смысла в том, чего боятся необразованные.

Я хотела идти в ногу с прогрессом.

И вот спустя месяц, когда почки на деревьях распустились, наполнив мир звуками и запахами настоящей весны, меня допустили до третьего зала сокровищницы.

— Это неслыханная честь! — Мать-настоятельница, как я её называла по примеру других храмов, хотя здесь предпочитали титул Главной храмовницы, была раздосадована. Она принимала меня в своём кабинете, оформленным как музей драгоценных экспонатов.

Чудилось, что невозможно передвигаться по просторной комнате, не задев стеклянную витрину или тумбу с заключённым в ней браслетом, ожерельем или тиарой.

— Я бы не позволила, но раз Алмаз Катринии выбрал вас. Вы знали, что каждый раз, как он появляется, меняет жизнь того, кто его нашёл? Легенда, разумеется, но его не видели последние лет пятнадцать.

Это была занятная история, почти случайность, как ни посмотри.

Я всегда любила драгоценные камни, они влекли меня, завораживали своей холодной безупречностью, наверное, моё сердце откликалось на их стылый зов. Как-то маман решилась изящно пошутить в гостиной нашей дальней родственницы, графини по мужу:

— У Ниары большое блестящее сердце, как бриллиант короны. И такое же холодное и прочное.

— Тогда уже не бриллиант, дорогая, а рубин, — усмехнулась хозяйка зала. — Сердце наполнено кровью.

— Или сапфир, — высокомерно парировала мама, намекая, что моя кровь голубая, а не красная, как у прочих, не связанных с королевской семьёй.

Тогда я не придала этому разговору значение. Равнодушно пожала худыми плечами и подумала, что, пожалуй, они правы, и я этому рада. Недаром я давно мечтала открыть ювелирную лавку в престижном квартале, чтобы незримо подпитываться от блеска камней, от магии, пойманной и заточённой в обработанные грани. Рядом с ними я чувствовала себя особенной, ощущала, как через пальцы течёт магия, но пока не понимала, как её использовать.

И вот в один из дней в сокровищнице я услышала тихий зов. Он шёл из дальнего угла, похожий на шёпот, повторялось лишь одно слово: «Nomen est omen». Забытое наречие южного края. «Имя есть всё». Я не знала его, но услышала так, будто говорили на родном языке.

Не колеблясь ни секунды, отправилась на зов, бросив работу. Страха не было, лишь любопытство и желание поближе разглядеть того, кто имел собственный голос. Обычные золотые монеты или драгоценности не могли говорить, почти никто не мог, лишь прославленные камни, имеющие кровавую историю, магию, влитую в них кем-то значимым для благой или не очень цели.

В дальнем углу на полке, среди расколотых безделушек, стоящих не столь много, чтобы их чинить, и мирно ждущих очереди, я нашла одну деревянную шкатулку с ничем не примечательным орнаментом. Крышка легко отщёлкнулась при нажатии на цветок, венчающий её. Внутри я обнаружила лишь россыпь мелких гранатов на чёрной подложке, но зов шёл именно отсюда, я не сомневалась.

— Что вы там делаете? — тихо спросила меня со спины одна из послушниц. Как только эти дамы умудрялись двигаться неслышно по мраморному полу, который пел под ногами, когда его касались даже узкие ступни в тряпичных туфельках на завязках в области щиколоток!

— Я услышала что-то. Должно быть, упало.

— Отдайте, — девица с невзрачной внешностью «серой мышки» и такого же цвета глазами, протянула тонкую руку. Я подчинилась, здесь так было принято. В конце концов, может, мне всё это привиделось.

Но как только она снова отщёлкнула крышку, то вскрикнула и принялась звать остальных, работающих в огромном зале рядом с нами.

— Смотрите, какой он радужный, — продолжала настоятельница, откинув крышку совсем другой шкатулки, значительно богаче, чем та, в которой я обнаружила камень. На чёрной бархатной подложке лежал чистейший шестигранный бриллиант размером с перепелиное яйцо. «Nomen est omen» — имя говорит само за себя.