Дракон с христианскими добродетелями

Вера. Ты можешь потерять последнее, что у тебя осталось. Если, конечно, ты этим дорожишь.

Софья Алексеевна. И что же это за сокровище такое?

Вера. Нашу любовь.

Софья Алексеевна. А многого ли она стоит? Кто из вас возьмет к себе жить свою старую мать, даст ей крышу над головой и пропитание?

Надежда. Я, мама. И Вера.

Софья Алексеевна. А ваши мужья? Как мне с ними ужиться? Я привыкла быть хозяйкой в собственном доме. Каким бы негодяем не был Кичатов, но этого он меня не лишил. И, кстати, кому достанется наш дом? Господин Заманский, вы знаете это?

Заманский. Если вы позволите мне дочитать завещание вашего покойного супруга, мы узнаем и это.

Софья Алексеевна. Тогда читайте! Что у вас за манера такая? Палач и тот милосерднее, чем вы. Он, по крайней мере, сразу отрубает жертве голову, а не мучает ее перед этим.

Заманский. Благодарю за столь лестное сравнение. Возможно, я второй в истории человечества старый еврей, обвиненный в подобном зверстве. Первым был венецианский купец Шейлок. Но, думаю, погрязший в долгах Шекспир его просто выдумал, чтобы отомстить своим ростовщикам.

Софья Алексеевна. Ах, прекратите, прошу вас. Сейчас не время и не место для ваших шуток. Я страдаю, разве вы не видите?

Заманский. Я едва различаю то, что написано на этой бумаге, а вы хотите, чтобы я читал в вашей душе.

Софья Алексеевна. О, вы не так невинны, как хотите казаться!

Вера. Мама, мы все в нетерпении. Позволь господину Заманскому исполнить свой долг до конца. Помолчи хотя бы пять минут!

Софья Алексеевна. О, дочь моя! И ты тоже разрываешь сердце своей бедной матери!

Юрков

. Теперь я понимаю, почему Вера хотела быть актрисой, а Надя – поэтессой. Гены! У вас, Софья Алексеевна, несомненный артистический и поэтический талант.

Софья Алексеевна. И этот туда же – поучать меня и насмехаться надо мной. Это уж слишком!

Надежда. (Обнимает ее). Мама, мы все тебя любим.

Софья Алексеевна. В тебе я не сомневаюсь, дочь моя младшая. (Целует ее). Оглашайте свой приговор, господин Заманский! Я готова выслушать его.

Заманский. Я не палач и не судья, а всего лишь посредник. Прошу меня именно так и воспринимать. (Читает). «Я оставляю все свое движимое и недвижимое имущество, включая рыболовецкую компанию, рыбоперерабатывающие предприятия, все траулеры, дом и счета в банках, российских и зарубежных, моему сыну, который должен родиться летом этого года. До своего совершеннолетия он не сможет вступить в права наследования. Поэтому я назначаю официальным и законным опекуном своего сына, со всеми вытекающими отсюда юридическими и правовыми последствиями, его родную мать, женщину, которая подарила мне незадолго до смерти надежду и утешение». (От волнения закашлялся).

Софья Алексеевна. Нет, это невыносимо! Опять он замолчал!

Вера. Господин Заманский, не испытывайте нашего терпения!

Юрков. Эй, старик, брось свои еврейские штучки!

Мышкин. Не оскорбляй человека, который годится тебе в отцы!

Надежда. Мама! Вера! Павел! Алексей! Родные мои!

Заманский. (Торжественно читает). «Ее зовут Сумятова Любовь Игоревна».

Софья Алексеевна. Это кто? Вера?!

Вера. В первый раз слышу.

Юрков. Что за черт в табакерке?

Надежда. Неужели это…?

Софья Алексеевна

. Ты ее знаешь?!

Любовь. Да, Надя, вы совершенно правы.

Любовь выходит из-за стула Заманского, где все это время находилась с подносом в руках. Ставит поднос на стол, берет с него стакан с водой и выпивает. Ставит стакан обратно. После чего снимает передник горничной и кладет его на поднос. Все это время в гостиной стоит гнетущая тишина. Все присутствующие, кроме Надежды и Заманского, с удивлением смотрят на нее.

Любовь. Для тех, кто не знал. Любовь Игоревна Сумятова – это я.

Софья Алексеевна. Тебе кто слово давал?.. (Осекшись, после паузы). Что такое?! Что ты сказала?.. Воды мне! Любо… Надя! Вера!

Вера. Мама, ты не ослышалась. Папа завещал все свое состояние твоей домработнице Любочке.

Любовь. Если вас не затруднит, Вера, то называйте меня Любовь. Или Любовь Игоревна. Не выношу фамильярности.

Софья Алексеевна. Ну, уж нет! В моем доме – никогда! Завтра же… Что я говорю?! Сегодня, сейчас же, сию минуту – вон из моего дома, блудливая дрянь!

Любовь. Позвольте вам напомнить, Софья Алексеевна, что это уже не совсем ваш дом. Вы в нем прописаны. Но до совершеннолетия моего будущего сына владеть им буду я. И мне решать, кому в нем оставаться, а кому пойти вон.