Драконовы сны

Он отошёл и сел прямо на палубу, у мачты. Жуга поразмыслил и решил его не беспокоить. Возможно, Кай и в самом деле был способен разобраться во всём сам. Как бы то ни было, он был прав – говорить об этом пока не стоило.

Пока не стоило.

Жуга вздохнул и направился к Тилу.

Маленький эльф сидел на носу корабля, поджавши ноги и глядя на доску. Волосы мальчишки отросли, но Тил не стал их стричь, а вместо этого разжился ремешком и повязал его на голову. На щеках его играл лёгкий румянец, в остальном же он оставался прежним. Жуга опять подивился его стойкости к холодам – ветер пробирал насквозь, на Телли же была лишь лёгкая рубашка из тонко выделанной желтоватой кожи и штаны. Дракошка, как всегда, расположился рядом.

– Поговорил? – спросил, не оборачиваясь, Тил.

Жуга со свистом втянул воздух и покачал головой.

– Значит, поговорил, – кивнул тот. Посмотрел на травника. – Зря ты так. Не торопи коней, дай ей прийти в себя.

– Ей? – Жуга опешил. – Кому это «ей»?

– Ну как, кому, – Тил прищурился. – Герте. Или я не прав?

– Яд и пламя, как ты… – травник умолк и сжал кулаки. – Вильям разболтал? Поколочу мерзавца! Ведь просил же…

– Брось, – отмахнулся тот. Откинулся спиною к борту кнорра и забросил ногу на ногу. – Вильям тут не при чём, на этот счёт он нем, как рыба. Неужели ты и вправду думал, что тряпки не позволят мне разглядеть его суть? У эльфов мальчики и девочки воспитываются одинаково, на равных. Мы не стремимся обмануть природу, это ваша, людская черта.

– И давно ты догадался?

– С тех пор, как начал вспоминать.

Жуга хлопнул себя по коленкам. Тряхнул головой.

– Ну что тут будешь делать! Вы всегда всё знаете лучше меня.

– Ну, положим, не всегда и не всё, – усмехнулся тот. – Но кое-что и вправду знаем. А вот тебе не мешало бы иногда спросить совета. Вот как сейчас, например.

– О чём ты?

– Ни о чём, – вдруг с неожиданной резкостью огрызнулся Тил. – Как будто не видишь, что ты натворил.

– А что я натворил?

Чёрные эльфийские глаза, казалось, прожигали насквозь.

– Ты заставил его раздвоиться. Кем бы он ни был раньше, он был единым, целым. Он был сам собой. Пусть это было и неправильно, но он по-другому не умел. И не хотел уметь. И он цепляется за это. Ты заметил, как он дёрнулся, когда ты до него дотронулся? Представь, что для девушки означает, когда к ней кто-то прикасается. Ты б его ещё за руку взял… Он всё ещё Гертруда и потому воспринимает мир как женщина. Он ещё не понял, что можно называться как угодно, суть от этого не меняется. Чем всё это кончится, не знаю. И это теперь тоже играет против нас.

Слова падали и били, словно камни. Травник понял, что Тил прав. Безжалостная трезвая эльфийская логика подействовала на него как ушат холодной воды.

– Чёрт возьми, – пробормотал он, – ведь можно ж было догадаться! Ты прав, Тил, я осёл. Это всё этот чёртов Лондон. У меня, должно быть, мозги отсырели. Знал же, что нельзя туда заходить!

Тил фыркнул.

– Глупости какие! Рано или поздно это должно было случиться. На пути в рай всегда лежит чей-нибудь ад. Не обязательно твой, но – лежит.

– Я если я не хочу в этот рай? – тихо спросил Жуга.

– Тогда, – сказал Тил, – оставайся здесь. Но почему-то я думаю, что ты так не поступишь. И знаешь, я хочу дать тебе один совет: когда спускаешься в ад, держись за чью-нибудь руку.

***

Бескрылые гагарки – большие белощёкие птицы с чёрным оперением и клювом, словно долото, заполонили весь берег на шестой день плаванья и заставили мореходов спустить паруса: такую возможность запастись свежим мясом Яльмар упустить не мог. Голландские копчёности давно закончились, а морякам осточертело обходиться пивом, вонючей сушёной треской и твёрдым хлебом, а точнее пресными засохшими лепёшками, которые норвежцы называли «кнекброд». Кнорр подошёл как можно ближе к береговым камням и викинги попрыгали в воду, вооружившись мечами и дубинками. Важно глядя на пришельцев, птицы, казалось, и не думали убегать. Часть срывалась прямо в воду со скалистых уступов, плавала, ныряла с изумительным проворством возле корабля, но и тех, что угнездились ниже, на пологом берегу, вполне хватило, чтоб наполнить с верхом две пустые бочки. Жуга, впервые за эту неделю выбравшийся на берег, с нескрываемым интересом разглядывал большую – размером с гуся тушку зашибленной птицы. Крылья гагарки – узкие, похожие на шпильки или плавники, покрытые коротким плотным опереньем, служили для чего угодно, только не для полёта.

Рой-Рой, шедший мимо с целой связкой убитых птиц в одной руке и дубинкой в другой, остановился возле него. Поскрёб ногтями голую коленку.

– Чего уставился? – усмехнулся он, заметив недоумение травника. – Или никогда не видел? – Он приподнял связку птиц. – Мы называем их пенгвинами. Из-за белой головы. Они не летают. Их дом в море.

Жуга кивнул. Перевести слова шотландца было несложно: «пен» на гэльском означало «голова», «гвин» – «белый». Белыми, по правде говоря, у птицы были только щёки, но когда люди сходили на берег, то головы всех птиц немедленно поворачивались к ним, и потому казалось, будто на тебя глядят тысячи белых лиц.

– Их едят?