Дракула

Ну вот, опять слезы! Не знаю, что это нашло на меня сегодня. Эти записи не следует показывать Джонатану: узнав, что я дважды плакала за одно утро – это я-то, которая вообще не имеет привычки плакать и никогда не плакала из-за неприятностей, – он очень разволнуется. Приму веселый вид, а если захочется поплакать, то скрою от моего милого. Думаю, нам, бедным женщинам, нужно придерживаться этого правила.

Не помню, как я заснула прошлой ночью. Помню только внезапный лай собак и множество странных звуков, какие-то громкие мольбы из палаты мистера Ренфилда, которая находится этажом ниже. Потом наступила полная тишина, такая глубокая, что это меня поразило, я встала и выглянула в окно. Темно и тихо; густые тени, появившиеся при лунном свете, казалось, исполнены молчаливой тайны. Все замерло – мрачное и неподвижное, как смерть или рок, живой оставалась лишь тонкая полоска тумана, которая медленно ползла по траве к дому.

Я вернулась в постель, стало клонить в сон. Полежала немного, но заснуть не могла, снова встала и выглянула в окно. Туман расстилался теперь у самого дома, полз по стене, как бы подкрадываясь к окнам. Несчастный Ренфилд бушевал в своей палате еще громче прежнего, и я, хотя и не могла разобрать ни слова, уловила, что он как будто страстно молит кого-то. Затем послышался шум борьбы – видимо, санитары надевали на него смирительную рубашку. Я так испугалась, что бросилась в постель и, закутавшись в одеяло с головой, зажала уши. Спать совсем не хотелось – так, по крайней мере, мне казалось, – но, должно быть, я все-таки заснула, потому что, кроме снов, больше ничего не помню до самого утра, когда Джонатан разбудил меня. Пришлось сделать усилие, чтобы понять, где я и что надо мной склонился мой муж. Мне приснился очень странный сон, в котором отразилось многое из того, что я думала и переживала наяву.

Во сне я ждала Джонатана, беспокоилась за него, а сделать ничего не могла: руки, ноги, голова – все отяжелело. Тревожные мысли одолевали меня даже во сне. Стало как будто сыро, холодно и душно. Я откинула одеяло и, к своему удивлению, увидела, что туман проник в комнату. Газовый рожок, который я оставила гореть для Джонатана, потускнел и мерцал крошечной красной искрой сквозь густую пелену. Я вспомнила, что, прежде чем лечь в постель, вроде бы закрывала окно. Хотела встать и проверить, но руки, ноги и даже мозг как будто налились свинцом. Я просто не в силах была пошевелиться. Прикрыв глаза, я, однако, могла видеть сквозь веки. (Удивительно, что только не происходит с нами в снах и как разыгрывается фантазия!) Туман становился все гуще и гуще, я увидела, что он, как дым или пары кипятка, проникал не через окно, а сквозь дверные щели…

Все более сгущаясь, туманное облако в конце концов приняло форму колонны, над которой зловещим оком тлел газовый рожок. Голова у меня закружилась, кружилась по комнате и сотканная из облака колонна, а на ней проступили слова из Священного Писания: «… облако днем и огонь ночью». Неужели какое-то духовное прозрение снизошло на меня во сне? На колонне запечатлелись глаголы о дне и ночи, а огонь сконцентрировался в красном оке, которое вдруг приобрело для меня какой-то особый смысл и очарование; потом пламя раздвоилось и мерцало в тумане, как два красных глаза, похожих на те, что в длившейся мгновение галлюцинации привиделись мне на утесе с Люси, когда заходящее солнце отразилось в окнах церкви Святой Марии. Вдруг ужас пронзил меня – ведь Джонатан видел, что именно так, из тумана, возникли в лунном свете ужасные дьяволицы, и тут, наверное, мне стало во сне дурно, и все померкло. В последнем проблеске сознания мелькнуло мертвенно-бледное лицо, наклонявшееся ко мне из тумана…

Да, такие сны ни к чему – они могут просто расстроить рассудок. Вероятно, стоило бы попросить профессора Ван Хелсинга или доктора Сьюворда прописать мне что-нибудь успокоительное, но, боюсь, моя просьба их встревожит. Они и так слишком за меня беспокоятся. Постараюсь сегодня выспаться как следует, без всяких снотворных. А если уж не удастся, тогда попрошу у них хлорала – один раз можно принять, зато высплюсь хорошенько. Прошлая ночь утомила меня больше, чем бессонница.

2 октября, 10 часов вечера. Минувшей ночью спала без всяких снов и, наверное, крепко – даже приход Джонатана не разбудил меня. Но сон не подкрепил меня, сегодня – полное бессилие. Вчера я провела день, пытаясь читать, или дремала, полуживая. Днем мистер Ренфилд попросил позволения увидеться со мной. Бедный, он был очень кроток и, когда я уходила, поцеловал мне руку и призвал на меня Божье благословение. Это тронуло меня. Я невольно плачу, думая о нем. Слезы – моя новая слабость. Джонатан огорчится, узнав об этом.