Дракула

Я кивнул и вышел. Никаких сложностей в службе регистрации не возникло, а с местным гробовщиком я договорился, что он возьмет на себя устройство похорон и вечером зайдет снять мерку для гроба.

Когда я вернулся, Квинси ждал меня. Я сказал, что справлюсь о Люси и сразу же приду к нему. Девушка еще спала, а профессор явно так и просидел все это время подле нее. Он приложил палец к губам, я понял, что она должна скоро проснуться. Я спустился к Квинси, и мы пошли в буфетную, в которой благодаря незадернутым шторам было немного повеселее, или, скорее, не так безотрадно, как в других комнатах.

— Джек Сьюворд, — начал он, — я не хочу совать нос куда не следует, но это исключительный случай. Ты знаешь, я любил эту девушку и хотел жениться на ней; конечно, все это в прошлом, но все равно я не могу не беспокоиться за нее. Что с ней происходит? Этот голландец — славный старик, это сразу видно, — сказал тогда в столовой, что нужно еще одно переливание крови, а вы оба истощены. Конечно, я понимаю, у вас, врачей, своя профессиональная этика, и посторонние не должны знать врачебных тайн. Но ведь речь идет не об обычном случае, и как бы там ни было, а я тоже внес свою лепту. Разве не так?

— Конечно.

— Догадываюсь, что и Артур не остался в стороне. Я видел его четыре дня назад — он выглядел очень неважно. Пожалуй, лишь однажды я был свидетелем столь стремительного развития событий — в пампасах моя любимая лошадь околела за одну ночь. Большая летучая мышь — их называют вампирами — напала на нее ночью и, напившись крови, улетела, а из прокушенной вены продолжала течь кровь, и к утру лошадка моя была уже так слаба, что не могла подняться, пришлось прекратить ее мучения, пристрелив ее. Джек, скажи мне по секрету — Артур был первым, правда?

Квинси был очень взволнован, его мучила неизвестность, а полное непонимание ужасной тайны, окружавшей болезнь любимой женщины, лишь усиливало его страдания. Требовалось все его мужество — а оно было немалым, — чтобы не сорваться. Я задумался, прежде чем ответить ему, так как не имел права выдать то, что профессор считал необходимым сохранить в тайне, но Квинси уже знал многое и о многом догадывался, поэтому я счел возможным быть с ним откровенным.

— Правда.

— И как долго это продолжается?

— Дней десять.

— Десять дней! Значит, Джек Сьюворд, в вены этого любимого всеми нами создания за это время влили кровь четырех здоровых мужчин. Господи помилуй, да ее тело просто не выдержит. — И, подойдя ко мне ближе, он спросил отчаянным полушепотом: — Куда же она девалась, эта кровь?

Я покачал головой:

— Спроси что-нибудь полегче. Ван Хелсинг просто сходит с ума из-за этого, а я — в тупике, ничего не понимаю. Целая цепь непредсказуемых случайностей опрокинула все наши планы лечения Люси. Но больше этого не будет. Теперь мы здесь до победного конца… или поражения.

Квинси протянул мне руку:

— Рассчитывайте и на меня. Говорите, что делать, — я все сделаю.

Люси проснулась к вечеру. Она сразу схватилась за грудь и, к моему удивлению, извлекла из-за корсажа те самые листки, которые Ван Хелсинг давал мне читать. Осторожный профессор вернул их на прежнее место, чтобы, проснувшись, девушка не встревожилась. Увидев Ван Хелсинга и меня, Люси явно обрадовалась. Потом осмотрелась, вздрогнула и, вскрикнув, закрыла руками бледное лицо. Мы оба поняли — вспомнила о смерти матери — и постарались успокоить ее, насколько это было в наших силах. Сочувствие несколько утешило ее, но не более — она тихо плакала. Мы сказали ей, что один из нас все время будет с нею, и это вроде бы успокоило ее.

В сумерки она задремала. И тут произошло нечто странное. Во сне она выхватила из-за корсажа листки и разорвала. Ван Хелсинг отобрал у нее записи, но она продолжала рвать воображаемую бумагу, потом подняла руки и развела их, как бы разбрасывая клочки. Удивленный Ван Хелсинг нахмурился в раздумье, но ничего не сказал.

19 сентября. Прошлую ночь Люси спала неспокойно, боялась заснуть, а проснувшись, жаловалась на слабость. Профессор и я дежурили около нее поочередно и ни на минуту не оставляли одну. Квинси Моррис ничего не говорил, но я знаю, что он всю ночь бродил вокруг дома — сторожил.

Утром при дневном свете стало видно, насколько ослабела Люси. Она едва могла повернуть голову, ела мало и явно не впрок. Иногда дремала. Мы с Ван Хелсингом обратили внимание на то, что во сне девушка выглядит не такой измученной: дыхание было ровное, рот приоткрылся, и обнажились десны, бледные, отставшие от зубов, которые теперь казались длиннее и острее, чем обычно; когда же Люси не спала, то нежное выражение глаз преображало весь ее облик, но чем больше она становилась похожей на себя прежнюю, тем явственнее проступала на бледном изможденном лице зловещая печать смерти.

После обеда Люси спросила об Артуре, и мы послали ему телеграмму. Квинси поехал на вокзал встречать его.