Дракула

Артур приехал около шести; еще светило солнце, яркий свет струился в окно и, насколько это было возможно, оживлял бледное лицо умирающей. Артур очень разволновался, увидев ее; никто из нас не мог произнести ни слова. Периоды сна или коматозного состояния участились, все реже возникала возможность поговорить. И все-таки присутствие Артура подбодрило девушку, она немного оживилась, говорила с ним, даже пыталась шутить. Он тоже, собравшись с духом, старался вселить в нее надежду — в общем, все делали что могли.

Теперь около часа ночи. Записываю свои наблюдения на фонографе Люси. Артур и Ван Хелсинг все еще сидят около нее. Я должен сменить их через пятнадцать минут. До шести они попробуют отдохнуть. Боюсь, что завтра наши дежурства закончатся, потрясение было слишком сильным… Да поможет нам Бог!

Письмо Мины Харкер — Люси Вестенра

(не распечатано адресатом)

17 сентября

Дорогая моя Люси! Кажется, я целый век не получала от тебя писем и не писала тебе. Но ты, конечно, простишь мне этот грех, когда узнаешь мои новости. Итак, мой муж благополучно вернулся. В Эксетере нас встречала коляска, а в ней, несмотря на приступ подагры, мистер Хокинс. Он повез нас к себе, где нам были приготовлены уютные и удобные комнаты. Мы пообедали, а потом мистер Хокинс сказал:

— Мои дорогие, я хотел бы выпить за ваше здоровье и благополучие, желаю вам счастья. Вы оба выросли на моих глазах. И я хотел бы, чтобы вы поселились здесь со мной. У меня не осталось никого на свете, все умерли. И все, что у меня есть, я завещаю вам.

Я плакала, дорогая Люси, когда Джонатан и старик обнимали друг друга. Это был очень, очень счастливый вечер.

Итак, мы теперь живем в этом чудном старом доме. Из моей спальни и гостиной я вижу большие вязы с черными стволами на фоне желтого камня старого собора, слышу, как трещат, гомонят, сплетничают весь день напролет грачи. Не нужно объяснять тебе, как я занята устройством дома и хозяйства. Джонатан и мистер Хокинс работают целыми днями, Джонатан теперь компаньон, и мистер Хокинс хочет посвятить его во все дела своих клиентов.

Как поживает твоя милая матушка? Очень хотелось бы на денек-другой приехать в Лондон повидать вас, дорогая, но пока не решаюсь — слишком много дел, и за Джонатаном еще нужен присмотр. Он начинает потихоньку набирать вес — долгая болезнь его очень истощила. До сих пор он иногда просыпается, весь дрожа, и мне с трудом удается успокоить его. Но, слава богу, это происходит все реже и реже, а со временем, надеюсь, и вовсе пройдет. Таковы мои новости. А что слышно у тебя? Когда и где свадьба? Кто будет вас венчать? Какое у тебя подвенечное платье? Будет ли свадьба торжественной, многолюдной — или скромной? Напиши мне обо всем, дорогая. Все, связанное с тобой, интересно и дорого мне. Джонатан просит передать тебе «свое почтение», но я думаю, это маловато для младшего партнера фирмы «Хокинс и Харкер», а поскольку и ты и он любите меня, а я люблю тебя во всех временах и наклонениях этого глагола, то посылаю тебе его «сердечный привет». До свидания, моя дорогая Люси. Да благословит тебя Бог.

Отчет доктора Патрика Хеннесси, члена Королевского медицинского колледжа,

выпускника медицинского колледжа Короля и Королевы и т. д. и т. п. —

доктору Джону Сьюворду

20 сентября

Дорогой сэр!

Согласно Вашему желанию, посылаю отчет о всех порученных мне делах… О больном Ренфилде. У него был новый приступ, который мог бы плохо кончиться, но, к счастью, все обошлось. Сегодня пополудни в соседний пустой дом, куда, как вы помните, дважды убегал больной, приехала грузовая двуколка с двумя мужчинами. Они остановились у наших ворот, чтобы спросить, как им туда попасть. Я курил у окна кабинета после обеда и видел, как один из них приближается к дому. Когда он проходил мимо окна палаты Ренфилда, тот начал бранить и обзывать его. Человек этот, вполне приличного вида, ответил ему лишь: «Да замолчи ты, жалкий сквернослов», тогда как Ренфилд обвинял его в ограблении и в попытке убить его, Ренфилда, и кричал, что не позволит ему самоуправствовать. Я открыл окно и сделал этому человеку знак не обращать внимания, он огляделся, видимо желая понять, куда попал, и сказал: «Боже сохрани, сэр, я и не думаю обращать внимание на то, что мне кричат из какого-то жалкого дурдома. Но мне жаль вас и всех живущих под одной крышей с таким дикарем, как этот тип».