Дрейфующая станция «Зет». Караван в Ваккарес

«Мне придется повернуться и драться, — подумал он. — Мне придется повернуться, и все будет кончено через пять секунд». Однако в этот момент он заметил узкий проход между металлическим ограждением и будкой в неглубокой нише, вероятно служившей кассой для взимания платы с туристов, желающих осмотреть развалины древней крепости. Увидев эту лазейку, Боу–ман почувствовал значительное облегчение, но даже в этот момент две мысли пришли ему в голову: первая, совсем не подходящая к ситуации, заключалась в том, что место для кассы выбрано неудачно, так как скупые люди могли бы воспользоваться лазейкой, чтобы не платить за вход; вторая — что это удобное место, чтобы принять бой, так как преследователи могли протиснуться в эту щель боком и по одному и будет нетрудно выбить ногой зажатый в руке нож. Но, к счастью, его осенила и другая мысль: пока он будет наносить удар одному из них, двое других будут иметь возможность точно метнуть в него свои ножи через ограду со стопроцентной вероятностью попадания, так как расстояние До него всего лишь два–три фута. Итак, Боуман продолжал бежать, спотыкаясь и оступаясь на каждом шагу, с трудом переставляя ноги. Вряд ли вообще можно было назвать это бегом.

Небольшое кладбище тянулось справа от него. На мгновение он представил жуткую перспективу смертельной игры в кошки–мышки среди могил и тут же выбросил эту мысль из головы. Он пробежал еще пятьдесят ярдов, увидел перед собой открытое плато Ле Боу, где спрятаться было невозможно и единственным путем к спасению была возможность спрыгнуть с одной из отвесных скал, которые окружали это плато, в пропасть. Боуман резко повернул налево, пробежал вверх по узкой тропинке, идущей мимо разрушенной часовни, и вскоре оказался среди каменных развалин крепости Ле Боу. Он оглянулся и увидел, что расстояние между ним и преследователями увеличилось до сорока ярдов, что было неудивительно: ведь это он, а не они, боролся за свою жизнь. Он взглянул вверх, увидел высоко в чистом небе яркую луну и крепко выругался, вероятно страшно оскорбив этим всех поэтов, и живущих, и уже отошедших в мир иной. В безлунную ночь он мог бы довольно легко оторваться от своих преследователей среди нагромождения внушающих страх развалин.

А они бесспорно внушали страх. Находиться среди разрушенных каменных строений не доставляло Боуману никакого удовольствия. Но, когда он взбирался, падал, карабкался и оступался среди этих развалин и ему явно было не до восхищения окружающим ландшафтом, его все же не покидало ощущение величия и грандиозности этого места. Трудно было представить, что где–то еще могут существовать подобные развалины: запущенные, грубые, наводящие ужас своей дикой красотой. Насколько хватало глаз, были видны груды обломков, разрушенные строения высотой до пятидесяти футов; огромные, устремленные в ночное небо разрушенные опоры; столбы, возвышавшиеся на вертикальных отвесных скалах и казавшиеся их естественным продолжением, — в некоторых случаях это так и было; природного происхождения ступени в изуродованных трещинами скалах; печные трубы, торчащие из развалин бывших строений; сотни отверстий в горных образованиях — в некоторые из них с трудом мог бы протиснуться человек, а другие свободно могли бы вместить двухпалубное судно. Причудливые тропинки, проходящие по горам, одни — естественные, а другие — сделанные руками человека, вертикальные и горизонтальные, некоторые достаточно широкие, позволяющие проехать экипажу, запряженному четверкой лошадей, другие узкие, извилистые, по которым боятся ходить даже глупые горные козы. Кругом громоздились обломки, одни — с кулачок ребенка, иные — размером с загородный дом. И все здесь было белым, зловещим и мертвым. В чарующем лунном свете все выглядело жутким, чужим и внушающим страх, подобного места Боуман никогда раньше не видел и, конечно, никогда не выбрал бы добровольно для своего пристанища, но сегодня именно здесь он должен был или выжить, или погибнуть.