Древнерусские учения о пределах царской власти

Автор «Слова» предвидит возможность столкновений между мирской и духовной властью. Царь может не исполнить той или другой заповеди своего «пастыря», может издать повеление, противоречащее или закону Божию, или этим заповедям. Каково тогда будет положение подданных: обязательны ли для них такие повеления царя, которой из двух властей им следует повиноваться? Для автора этот вопрос не представляет никаких затруднений. Духовным пастырям принадлежит власть «вязания и решания»[562], и этой власти подчинены все одинаково – цари и подданные. С другой стороны, духовная власть неизмеримо выше мирской, или, как выражается автор, «духовное достоинство от Бога предположено есть». Отсюда сам собой получается вывод, что

«болши достоит повиноватися власти духовной, неже мирьской». Главным доказательством, на которое опирается при этом «Слово», является известное положение в Деян., гл. 4: Богу нужно повиноваться больше, нежели человекам; автор, согласно своей идее, толкует это положение так: «болши церкви и пастырю

ее повиноватися нам достоит в всемь, неже господину мирьскому»[563]. Значение такой постановки вопроса громадно: власть царя сводится этим путем, в сущности, к неуклонному исполнению предначертаний власти духовной; царь становится как бы простым орудием духовной власти, лишенным и самостоятельных задач, и своего особого круга ведения. Номинально за царем остаются и его задачи, и власть, и обязанности; но осуществлять все это он может лишь до тех пор, пока не выходит из пределов указаний духовного пастыря. Если же какое-нибудь действие царя покажется пастырю несогласным с законом Божиим или даже просто с его собственными заповедями, он может освободить подданных от обязанности повиновения царю. Власть царская передается этим в руки представителя власти духовной. Впрочем, приведенную мысль можно понимать и так, что самим подданным предоставляется в каждом отдельном случае решать, согласуются ли повеления, исходящие от царя, с наставлениями духовного пастыря, и, если подданные находят между ними противоречие, они должны ради исполнения высшей заповеди отказаться от повиновения царскому указу. При таком понимании, для которого текст «Слова» дает полное основание, ограничение царской власти становится еще более значительным.

Как одна из заповедей, ограничивающих царя, и вместе с тем как один из возможных поводов для столкновения между мирской и духовной властью, особенное внимание автора привлекает, разумеется, неприкосновенность церковного имущества. Оно – Божие, «Богови данное», отнять его у церкви – значит «отимати у Бога яже Божиа суть»[564]. Автор приводит многочисленные примеры, преимущественно из византийской истории, нарушения целости церковных достояний, причем оказывается, что ни один из этих случаев не проходил бесследно для царей, которые посягали на имущество церкви[565]

. В числе доказательств неприкосновенности церковных имуществ «Слово» выставляет так называемое вено Константиново. Мы не находим здесь, как и в предшествующих памятниках, где это доказательство встречается, полного текста подложной грамоты Константина Великого папе Сильвестру. Автор только сообщает, что этот император дал римской церкви «многа благая, подвижнаа и неподвижнаа», и затем делает небольшую выписку из грамоты. Выписка заключается словами: «И прочая… яже зде продолжно есть вся слово в слово вписати»[566]. Вероятно, это нужно понимать так, что полный текст грамоты автор предполагал вставить при представлении своего трактата тому лицу, которого он должен был убедить в незаконности всяких посягательств на церковное имущество. В числе государей, подтвердивших грамоту Константина Великого, «Слово» называет «римских царей» Людовика I, Карла Великого, Оттона 1 и Генриха I. Есть ссылка и на русскую историю, именно на св. Владимира, установившего десятину в пользу церкви[567].