Древнерусские учения о пределах царской власти

Кто же входит в состав царского совета? Для всякого, кто вчитывался в писания Курбского, ясно, что к этому вопросу он относится чрезвычайно ревниво, что ему далеко не безразлично, кто будет в царском совете, и чьих советов царь будет слушать. Курбский отстаивает интересы «вельможей», которых «ненавидит» Иван Грозный; он с презрением говорит о тех советниках, которых царь избирает «не от шляхетского роду, ни от благородна, но паче от поповичев или от простого всенародства». Это, очевидно, те «новые верники», те дьяки, о доверии к которым Грозного с досадой писал в 1563 г. Т. Тетерин М. Морозову[770]. В особенности ненавидит он ту «раду», которая состоит из «богатых и ленивых мнихов»

[771]. Право совета, по его убеждению, составляет исключительную привилегию боярства. В этом отношении, а также во вражде к советникам из монахов, Курбский сходится с автором «Беседы». Правда, в литературе господствует мнение, что Курбский предлагал Земский собор, состоящий, как и по плану «Иного сказания», из представителей всех общественных классов[772]. Но это едва ли верно. Курбский говорит: «Царь, аще и почтен царством, а дарований которых от Бога не получил, должен искати доброго и полезного совета не токмо у советников, но и у всенародных человек, понеже дар духа дается не по богатеству внешнему и по силе царства, но по правости душевной»[773]

. Выражение «всенародные человеки» понимают обыкновенно в смысле собрания людей от всего народа, но на языке Курбского это значит другое. Описывая отроческие годы царя Ивана, он говорит, что юный царь ездил по торжищам и бил «всенародных человеков»[774], а в только что приведенной выдержке он людей от «простого всенародства» противополагает людям от шляхетского рода. В том и другом случае всепародство означает не собрание людей от всего народа, не Земский собор, а только людей низших общественных классов. Что же касается советников, о которых он упоминает наряду с всенародными человеками, то это слово Курбский употребляет в одном значении с «синклитове», а это слово значит у него то же, что и «бояре»

[775]. Следовательно, если Курбский говорит, что царь должен искать совета не только у советников, но и у всенародных человеков, то это значит не то, что кроме совета должен быть еще Земский собор, составленный из представителей всех сословий, а единственно то, что царь должен принимать советы не одних только бояр, но и простых людей. Конечно, при таком толковании у Курбского оказывается противоречие: с одной стороны, он желает, чтобы царь слушал советы не только бояр, но и простых людей, а с другой – он осуждает царя, когда тот привлекает к совету людей простых, не шляхетского рода. Но противоречие это останется и в том случае, если под всенародством, вопреки словоупотреблению Курбского, разуметь собрание представителей от всего народа: если он презрительно отзывается о царских советниках только потому, что они из простого народа, то как мог он в другом случае требовать Земского собора, в состав которого должны входить представители от того же простого народа? Устранить это противоречие едва ли возможно; трудно придумать для него какое-нибудь другое объяснение, кроме чисто психологического.

После всего сказанного характеристика политических воззрений Курбского не представит затруднений. Курбский не «представитель идеи прогресса», как думают некоторые исследователи[776]; напротив, он защитник старины и притом – защитник не бескорыстный[777]. В нем сильны «удельные воспоминания», он мечтает о том времени, когда великие князья «слушали во всем» старых бояр, как советует в своей духовной Симеон Гордый, и без воли их ничего не делали[778]

. Невозможно отрицать у Курбского глубокий патриотизм, заботу о всех сословиях и правильное понимание их интересов[779]. Но когда речь заходит об управлении государством, в нем сейчас же сказывается боярский эгоизм. Ему не нравится возвышение царской власти, не нравится и самый титул царя, потому что в его глазах он является символом политической слабости боярства. Курбский не только не доверяет единоличной власти царя, но относится отрицательно и к возможности политического влияния со стороны других сословий[780]. Право совета должно, по его убеждению, составлять исключительное право боярства; его идеал – разделение власти между царем и боярством. В этом отношении он идет дальше, чем автор «Беседы валаамских чудотворцев», который, хотя тоже стоит за право боярского совета, но не требует подчинения царя совету. Они сходятся только в боярском эгоизме и, следовательно, оба оказываются далеко позади автора «Иного сказания», который один только сумел подняться над сословной узостью взглядов: он один признал и широкое участие народа в государственном управлении, и особую близость боярства к управлению как его привилегию.