Читаем Древняя Греция. Книга для чтения. Под редакцией С. Л. Утченко. Издание 4-е полностью

Какой-то долговязый пассажир, размахивая руками, объяснял своему тучному спутнику: «Вон там, направо, видишь, — высокая крепость и гавань Мунихий. Слева, за заливом, — некрополь, афинское кладбище! Прямо перед нами — город Афины, а чтобы попасть туда из Пирея, придется пройти между Длинными стенами, которые построил Перикл. Пройдя их, мы попадем на афинский рынок и пойдем к трапезитам». Трапезиты занимались обменом монет, привезенных из других мест, на монеты местной чеканки, а также принимали на хранение деньги, одалживали их под залог имущества, переводили деньги из одного города в другой, если хозяин почему-либо боялся брать их с собой в путешествие. В этот момент нахлынула большая толпа носильщиков, матросов и приезжих и увлекла говоривших с собой. Все торопились к открытию афинского рынка.

Квартал, примыкавший к афинской агоре — рыночной площади, постепенно заполнялся народом. Был уже третий час по афинскому времени, приблизительно соответствующий нашим 8 часам утра. Толпы людей, громко разговаривая, двигались к агоре по узким улочкам мимо открытых дверей посудных, кожевенных, оружейных и других мастерских. Вот из одного домика высунулась растрепанная голова какого-то человека. Он оглушительным голосом стал предлагать прохожим купить у него «лучшие лампы, какие когда-либо видела Эллада». Многие заглядывались на искусно сделанные лампы и разукрашенные светильники с одним и двумя фитилями. С ловким ламповщиком тщетно соперничал гнусоватый торговец книгами — свитками папируса. Сквозь полуоткрытую дверь его мастерской были видны обнаженные спины согнувшихся рабов-переписчиков. Они быстро опускали заостренные камышинки в черную краску, заменявшую тогда чернила, и что-то писали.

«Купив мои книги, — гнусил книготорговец, — вы станете мудрыми и богатыми, вы узнаете, как выгоднее вести домашнее хозяйство, как получить больше дохода от ваших рабов, как оправдаться в суде и убедить в своей правоте всякого, кто спорит с вами!»

На рыночной площади было еще теснее, чем в прилегающих узких улицах и переулках. К нескольким большим зданиям тесно примыкали легкие, передвижные палатки и ларьки рыночных торговцев. Для каждого товара было отведено свое место. Направо находился горшечный ряд. Дальше шли овощной, сырный, винный. В середине рынка возвышалось недавно построенное большое здание для торговли хлебом. В узких проходах между рядами ларьков, толкаясь и шумя, толпился народ. С громкими криками, наперебой расхваливая свой товар, сновали разносчики. Выбирая товар и торгуясь, бродили по рядам посланные хозяевами рабы и рабыни. Тут же свободные афинские граждане запасались всем необходимым.

Среди многоголосой толпы покупателей, заполняющей рынок, не видно ни одной почтенной афинской гражданки: в Афинах свободные женщины никогда не посещали рынка. Обязанность делать покупки лежала на рабах или рабынях. Иногда закупки делал сам хозяин дома.

На миг движение толпы по фруктовому ряду приостановилось. Куча зевак собралась вокруг торговки смоквами (инжиром). Торговка, неистово ругаясь, трепала за уши худого, грязного и оборванного мальчишку, пытавшегося стянуть у нее из корзинки смокву. Мальчишка ревел.

В это время в толпе, окружавшей торговку, появились два знакомых нам пассажира. Долговязый, с покрытым прыщами узким лицом, бойко работал локтями, стараясь протолкаться поближе. За ним, держась за полу его одежды, следовал низенький толстяк, несший в левой руке странной формы корзину с крышкой. На обоих были нарядные хламиды — короткие плащи, обычная одежда путешественников.

— Куда ты опять полез, — бормотал толстяк, — здесь и корзину могут раздавить… Вечно тебе нужно быть там, где давка, скандал, толпа… Тут даже не к чему прицениться. Что тебе здесь надо?

— Потерпи минутку! — отвечал высокий, продолжая отчаянно толкаться. — Это очень интересно! Как ты не понимаешь?

Их препирательства были прерваны звоном, возвестившим об открытии рыбного рынка. Толпа хлынула туда. Оба приятеля поспешили вслед за другими. Они шли мимо ларьков, заваленных разными товарами. Здесь были замечательное хиосское вино, египетские ткани, персидские ковры, слоновая кость из Африки, лен и папирус из Египта, аравийские благовония. Громкий крик глашатая возвещал о прибытии большой партии леса из Фракии, его перебивал крик другого, предлагавшего привезенных из Азии искусных рабов-ремесленников.

— Можно подумать, что в Афины свозят добро со всей земли, — сказал толстяк своему товарищу.

— Еще бы, — отвечал долговязый. — Ведь Афины господствуют на море! Нет такой страны, где бы одновременно были и лес, и лен, и железо, и медь, и хлеб, и рыба. Только торговля может собрать все эти вещи в одном месте.

— Кровопийцы твои афиняне, — возразил толстяк, отдуваясь и с трудом поспевая за товарищем, — стали бы наши города свозить сюда свои товары, если бы афиняне не принуждали их к этому.

В этот момент они столкнулись с глашатаем, который кричал, что сдается внаймы для проезжих просторный дом с обслуживающими его рабами.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 мифов о России
10 мифов о России

Сто лет назад была на белом свете такая страна, Российская империя. Страна, о которой мы знаем очень мало, а то, что знаем, — по большей части неверно. Долгие годы подлинная история России намеренно искажалась и очернялась. Нам рассказывали мифы о «страшном третьем отделении» и «огромной неповоротливой бюрократии», о «забитом русском мужике», который каким-то образом умудрялся «кормить Европу», не отрываясь от «беспробудного русского пьянства», о «вековом русском рабстве», «русском воровстве» и «русской лени», о страшной «тюрьме народов», в которой если и было что-то хорошее, то исключительно «вопреки»...Лучшее оружие против мифов — правда. И в этой книге читатель найдет правду о великой стране своих предков — Российской империи.

Александр Азизович Музафаров

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
1993. Расстрел «Белого дома»
1993. Расстрел «Белого дома»

Исполнилось 15 лет одной из самых страшных трагедий в новейшей истории России. 15 лет назад был расстрелян «Белый дом»…За минувшие годы о кровавом октябре 1993-го написаны целые библиотеки. Жаркие споры об истоках и причинах трагедии не стихают до сих пор. До сих пор сводят счеты люди, стоявшие по разные стороны баррикад, — те, кто защищал «Белый дом», и те, кто его расстреливал. Вспоминают, проклинают, оправдываются, лукавят, говорят об одном, намеренно умалчивают о другом… В этой разноголосице взаимоисключающих оценок и мнений тонут главные вопросы: на чьей стороне была тогда правда? кто поставил Россию на грань новой гражданской войны? считать ли октябрьские события «коммуно-фашистским мятежом», стихийным народным восстанием или заранее спланированной провокацией? можно ли было избежать кровопролития?Эта книга — ПЕРВОЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ трагедии 1993 года. Изучив все доступные материалы, перепроверив показания участников и очевидцев, автор не только подробно, по часам и минутам, восстанавливает ход событий, но и дает глубокий анализ причин трагедии, вскрывает тайные пружины роковых решений и приходит к сенсационным выводам…

Александр Владимирович Островский

Публицистика / История / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное