Древо познания

— О, да, конечно, — лениво перебил его Эрик. — Я понимаю, о чем ты. Но все это точно не для меня. Я человек действия. Многочасовое нависание над микроскопом совершенно точно не входит в мое понятие о веселье.

ВОЗНИКШИЙ после этого спор в последующие недели перерос в странную дружбу, полную разногласий, которая очень сблизила Эрика и Доу. Но все же им предстояло узнать друг друга гораздо ближе, чтобы добиться настоящего взаимопонимания.

Для Уолтера Доу существовал только один Бог — инерция.

— Это краеугольный камень всего сущего, — с благоговением любил говорить он, — благодаря которому происходят временные приливы и отливы, и все то материальное и нематериальное, что видит человек, изменяется, исчезает и перерождается. Но основа все равно есть и будет. И это та самая абсолютная инерция! Каких высот достигло бы человечество, если бы научилось управлять инерцией!

— А что такое инерция? — спросил Эрик и тут же поймал на себе полный отчаяния взгляд Доу.

— Все знают, что такое инерция. Это первый закон Ньютона, гласящий, что каждое тело находится в состоянии покоя или двигается по прямой только при отсутствии воздействия на него других сил. Это та самая сила, из-за которой людей откидывает в сторону, когда машина входит в поворот. Из-за нее лошади трудно сдвинуть с места тяжелый груз, но тащить его дальше гораздо легче. На этом свете нет ничего, что не подчинялось бы закону инерции… абсолютно ничего! Но Ньютону и в голову не приходило, какие бездонные пропасти силы скрываются за его, казалось бы, простым утверждением. Значение его открытия чрезвычайно недооценено! Описать инерцию — все равно что описать море, просто сказав, что на море есть волны с белыми гребнями. Сила инерции присуща всему, точно так же, как всему живому нужна вода. Но за этой инерцией, столь слабо проявляющейся в материи, скрывается необъятная сила, превосходящая мощь всех морей и океанов вместе взятых! Любой океан по сравнению с инерцией является лишь крошечной флягой. Ты совершенно не обязан понимать все мои рассуждения, потому что слеплен из другого теста. И иногда я задаюсь вопросом, получится ли у меня объяснить даже другому физику все открытия, совершенные мной за последние десять лет. Тем не менее, я твердо верю в одно: можно попробовать зацепиться за краеугольный камень инерции, который является основой всего сущего и на котором зиждется материя, и… и попробовать подчинить себе время!

— Ага, и затем обнаружить, что вылетел в бездну космоса, как в трубу, — усмехнулся Эрик. — Даже я знаю, что Вселенная постоянно движется сквозь пространство. Не знаю, как насчет времени, но я почти уверен, что пространство не одобрит твой эксперимент.

— Я не имел в виду, что тебе придется… скажем, бросить якорь прямо в скалу. — В голосе Доу слышались горделивые нотки. — Это была бы своего рода замедляющая тяга, а не рывок, который выхватил бы тебя прямо с Земли. Но даже ее будет вполне достаточно! Так что такой план вполне имеет право на существование. Я это сделаю. Клянусь небесами, я это сделаю!

— Неужели ты не шутишь? — Загорелое лицо Эрика мгновенно стало серьезным. — То есть человек мог бы… мог бы вытащить «якорь» из своего времени и просто «перебросить» в другое? Отвечай! Сделай мне такой якорь, и я с радостью стану твоим подопытным кроликом!

— К сожалению, с этим будет трудновато. — Доу не увидел тут ничего смешного и даже не улыбнулся. — Несмотря на все мое хвастовство, это все чистой воды теория, и до практики еще очень далеко. Нам пришлось бы работать практически вслепую, а сама природа такого рода эксперимента не позволяет получить доказательства успеха или неудачи. Скажу тебе по секрету: мне удалось… отправить кое-какие предметы в другое измерение…

— Да ты что! — Эрик резко наклонился вперед и положил руку на плечо Доу. — Правда?

— Ну, я заставил их исчезнуть. Кажется, у меня все получилось, но я не способен доказать обратное. Шанс один на миллион, что подопытный окажется именно в нашем ближайшем будущем, а не в иной точке неизмеримых просторов времени. И, я, конечно, никак не могу управлять перемещением.

— А если подопытный окажется в собственном прошлом? — спросил Эрик.