Древо Тьмы

Храбрый, непримиримый Каэль. Залинор ему надели в одиннадцать лет, не стали дожидаться двенадцатого дня рождения. Всё потому, что он становился неуправляемым. Дрался со всеми, кто смел назвать его любимую сестру грязным икаритом.

Из глаз Винтер струятся слёзы.

Вспоминает она и тихого, всегда погружённого в книги Рриса, любимого друга Каэля. На него жрицы тоже надели Залинор раньше положенного срока. Он написал длинный трактат в защиту Винтер, поставил внизу своё имя и прибил листок к двери школы, к ужасу родителей, жриц и всех учеников. Не остался равнодушным и Королевский Совет.

Обоих альфсигрских эльфов в тот же день быстро и без особых церемоний привели в святилище Эалайонторлиан.

Винтер вздрагивает от ужасных воспоминаний: её любимый брат осыпал родителей ругательствами, пока альфсигрские военные тащили его прочь из дома, а Каэль с мольбой смотрел на сестру.

«Ты хорошая! — кричал он. — Все лгут! У тебя прекрасные крылья, и я тебя люблю! Помни об этом! Не забывай!»

Мгновение Винтер молчит, не в силах произнести ни слова, борясь с болью воспоминаний, а совы, подобравшись ближе, шуршат крыльями, будто накрывая её плащом доброты.

— Что случилось с Каэлем и Ррисом, когда они вернулись? Какими они стали? — тихо спрашивает Исиллдир.

Слеза тихо скатывается по щеке Винтер.

— Каэль будто примирился с жизнью. Его недовольство… раздражение… приглушили. Он перестал драться с мальчишками. Перестал спорить с матерью и отцом. И всё же иногда они с Ррисиндором тайком говорили, что Альфсигр не должен обращаться со мной так жестоко. Уверяли, что все неправы. И я вовсе не проклята.

Исиллдир пристально вглядывается в лицо Винтер серебристыми глазами.

— Их мятежный дух не был подавлен до конца.

Винтер раздумывает над её словами, возвращаясь к рассказу Сильмир освобождённым от предрассудков уголком сознания, хотя большая часть её разума сопротивляется страшным мыслям. И всё же в ней загорается искорка мятежа, которая ведёт к свету.

— Какой была ты до того, как на тебя надели Залинор? — спрашивает Исиллдир каким-то непривычным механическим голосом.

Винтер с усилием обращается к далёким дням, к тонущему в туманной дымке детству. Прошлое кажется сном.

Отчасти забытым сном.

Маленькая сова на плече Винтер прижимается к шее эльфийки и мысленно поддерживает её, будто помогая погрузиться в воспоминания.

— Я пряталась в комнате, — тихо отвечает Винтер. — Было так… трудно выходить, когда все с нескрываемым отвращением смотрели на меня и мои крылья. Мать и отец мучились и страдали оттого, что я родилась такой. И всё же… иногда мне бывало хорошо. Каэль и Ррис приносили мне кисти и краски и играли со мной. Вот тогда, с ними, я бывала почти… счастлива.

Голос Винтер срывается, когда память открывает ей прошлое.

Нестерпимо печальное прошлое…

Она тайком пыталась летать, поднималась в воздух среди усыпанных белыми цветами сливовых деревьев. Весна наполняла её сердце радостью под песни крылатых друзей, весело щебетавших вокруг. И Винтер летела, поднималась к самому центру небесного свода — цветочные облака принимали её в тёплые объятия, а солнце покрывало поцелуями её крылья.

И вдруг кто-то схватил её за щиколотку и сдёрнул вниз, к земле. На неё посыпались удары, и Винтер закричала, сжимаясь на зелёной траве. Птицы встревоженно щебетали, набрасывались на жрицу, но встречали лишь удары.

Некоторые падали замертво.

Любимый дрозд упал рядом с Винтер — оторванное крыло бессильно повисло.

Ужас в застывших глазах птицы навсегда врезался в память Винтер вместе с ударами по крыльям, с невыносимой болью, от которой она кричала, обещая, что больше никогда, никогда не станет летать.

Потом её отдали на обучение к жрицам. Заставили бесконечно читать вслух священную книгу эльфов Эалэйонториан.

В книге говорилось о порочных крылатых, о грехе, об искуплении, против чего восставала душа Винтер.

И ещё одна картина встала перед глазами Винтер…